Береги себя.

Береги дочку: государству нужны люди, в том числе и преждевременно родившиеся. Потерпи еще, — скоро увидимся. Целую мою Светочку.

Твой «папочка».

Хотя отец так и не навестил ее в больнице, Светлане было приятно получить от него письмо. Но ей было неуютно от мысли, что маленькая Катя, которая еще находилась между жизнью и смертью, уже «нужна государству».

Брак Светланы и Юрия продлился еще год, но уже оба супруга понимали, что он идет к концу. Мать Юрия и Светлана не выносили друг друга. Юрий страдал от своей работы в научном отделе ЦК. Вместо того, чтобы сблизиться, супруги отдалялись, каждый все глубже погружаясь в свои собственные неприятности. Светлана жаловалась:

Дома он бывал м, ало, приходил поздно (тогда было принято приходить с работы часов в одиннадцать ночи). У него были свои заботы и дела, и при врожденной сухости натуры он вообще не обращал внимания на мое состояние духа и печали. Дома он был в полном подчинении у маменьки… и шел в русле ее вкусов, привычек, суждений. Мне, с моим вольным воспитанием, очень скоро стало нечем дышать…

Трудно назвать то воспитание, которое получила Светлана, свободным. Скорее всего, она хотела сказать, что в ее доме всегда было много эмоциональных людей: бабушка Ольга, Анна, Женя — все они имели свое мнение и не боялись его высказывать. А она, несмотря на внешнюю мягкость, была «страстной во всем».

Но все было сложнее, чем внешняя сторона. И Светлана, и ее муж не могли преодолеть внутреннюю тьму, где свирепствовали злоба и страх. Было невозможно испытывать настоящие чувства в этих семьях, где никогда и ни о чем не говорилось. Обсуждали ли когда-нибудь они с Юрием ее отца, его отца или то, что происходило за стенами их квартиры? Это невозможно себе представить. Не было ли то, что она называла «нерастраченными чувствами», просто невозможностью говорить свободно? Кроме того, в ортодоксальных большевистских кругах чувства считались слабостью, потаканием своим желаниям или чем-то еще в том же роде.

Ее старая знакомая актриса Кира Головко однажды проходила мимо Кремля. Чтобы не толкаться в троллейбусе, она часто ходила из МХАТа пешком через Большой каменный мост мимо Кремля. Однажды, проходя мимо Боровицких ворот, она услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Она вздрогнула от страха, но увидела, что к ней подходит Светлана. Они некоторое время не виделись, каждая была занята своими собственными тревогами.

Светлана попросила Киру прогуляться с ней. Ей надо было поговорить. Позже Кира вспоминала, что Светлана казалась очень грустной. Этот разговор актриса хорошо запомнила потому, что он был единственной откровенной беседой между ними. Светлана всегда была такой закрытой и сдержанной, что немногие решались открыто говорить с ней.

Светлана сказала Кире, что она хочет развестись с Юрием. Кира была поражена. Ей казалось, что Светлана очень любит Юрия: она все делала для него — брала уроки пения, носила низкие каблуки. И у них недавно родилась дочь Катя.

Кира так запомнила слова Светланы:

— Это все мать Юрия, — продолжала Светлана. — Она с самого начала была против нашей свадьбы. А теперь мы на краю катастрофы. Дело дошло до того, что я обо всем рассказала отцу.

— А он что сказал? — спросила я.

— Он сказал, что семейная жизнь — это постоянные компромиссы с обеих сторон и что, если уж я родила ребенка, то должна сохранить брак любой ценой.

— Ты рассказала Юре об этом разговоре?

— Да, но все без толку. Его мать считает, что я погубила его и как талантливого ученого, и как пианиста.

К тому времени они дошли до Художественного театра и расстались.

Как сказала Кира: «Так закончились мои близкие отношения со Светланой».

Светлана и Юрий разъехались. Зная, что им не дадут развестись без разрешения Сталина, Светлана написала осторожное письмо своему отцу, подписав его «твоя обеспокоенная дочь»:

10 февраля (без года)

Дорогой папочка!

Я очень бы хотела тебя увидеть и рассказать тебя, как я живу. Я бы хотела рассказать тебе об этом лично — тет-а-тет. Я несколько раз пыталась, но я не хочу беспокоить тебя, когда ты не очень здоров и к тому же очень занят…

Что касается Юрия Андреевича Жданова, мы, в конце концов, решили жить отдельно, не дожидаясь Нового года… уже два года (мы) не живем как муж и жена. Между нами творится что-то неописуемое.

Он больше не нужен мне. Особенно после того, как он доказал — не словами, а делами, — что я ни капельки не дорога ему. И после этого он второй раз повторил, что я должна оставить мою дочь с ним. Исключено…

Я покончила с этим профессором-сухарем, бессердечным эрудитом.

Он закапывается в свои книги, а семья и жена ему вообще не нужны. Их ему прекрасно заменяют многочисленные родственники.

Итак, папочка, я надеюсь вскоре увидеть тебя, и, пожалуйста, не злись, что я написала тебе обо всем постфактум Я ведь и раньше тебе об этом говорила.

Крепко целую тебя.

Летом 1952 года Светлана получила разрешение отца на развод с Юрием. Кандид Чарквиани в своих воспоминаниях записал историю о том, как Светлана сообщила Сталину о своем окончательном решении.

Наша третья встреча со Светланой была столь необычной, что я помню ее очень хорошо. Еще до часу дня я приехал на дачу Сталина в Кунцево. После короткого разговора Сталин извинился. «Не скучай здесь,» — сказал он и вышел из комнаты. Чуть позже он вернулся чисто выбритый и в хорошо отглаженном френче и брюках. Но не успели мы начать обсуждать вопросы, из-за которых я приехал, как раздался стук в дверь.

Это оказалась Светлана. Сталин с восторгом поздоровался с ней, поцеловал ее и, показывая на свой френч, сказал: «Посмотри, как я разоделся для тебя! Я даже побрился!» Светлана пожала мне руку, и мы все расселись вокруг стола.

После того, как мы обменялись несколькими банальными фразами, наступила тишина. Сталин ждал, что Светлана начнет разговор, но она молчала.

— Я знаю, о чем ты собираешься говорить, — наконец сказал Сталин. — Итак, ты все еще настаиваешь на разводе?

— Папа! — взмолилась Светлана.

Я понял, что разговор будет касаться семейных дел, встал и попросил разрешения выйти прогуляться по саду.

— Нет! — отрезал Сталин. — Ты нужен мне здесь. Это необходимо.

Затем он повернулся к Светлане и пообещал, что сам расскажет всем о ее решении.

Мне ничего не оставалось, кроме как стать невольным свидетелем неприятного разговора о личных делах. Я постарался сесть как можно дальше, но у хозяина был такой громкий голос, что просто невозможно было его не слышать.