— Я знаю, кто ее отец, глупая девчонка!

— Прости, госпожа. Колея сказала, что это корабль Геликаона. В Зеленом море нет другого такого же большого корабля. Мы должны спрятаться?

— Спрятаться? — Ифигения поднялась на ноги. — От кровожадного разбойника? Я — Ифигения, дочь Атрея, царя битв, сестра Агамемнона. Ты думаешь, я буду прятаться?

Мелисса бросилась на колени, коснувшись лбом земли.

— Прости меня, госпожа!

Боль снова шевельнулась в груди Ифигении. Закусив губу, чтобы не закричать, она снова села и взяла еще одну щепотку порошка. Она знала: это слишком много; цвета закатного неба начали танцевать и кружиться перед ее глазами. Но боль утихла.

— Пошли Колею вниз, чтобы встретить «Ксантос», — велела она Мелиссе. — Прикажи ей немедленно доставить мне любые привезенные им послания.

Жрица снова посмотрела на море. «Ксантос» прокладывал путь через огромную гавань, проходя мимо черного островка в центре.

Юная жрица подоткнула подол до колен и побежала к путанице стойл и жилых помещений за храмом.

— Мелисса! — рявкнула старшая женщина.

Девушка остановилась, как вкопанная, и резко повернулась, пыль взвихрилась у ее босых ног.

— Веди себя с достоинством. Жрица Теры не бегает, как испуганная крестьянка. Она не впадает в панику.

Девушка покраснела.

— Да, госпожа.

Снова повернулась и быстро пошла к конюшням.

Ифигения мрачно улыбнулась. Она знала, какой ее видят все: величественной и неприступной; ее серо-стальные волосы были сильно зачесаны назад, подчеркивая ястребиный нос и свирепые брови. Никто не видел под морщинистой, обвислой кожей ту молодую жрицу, которая тоже бегала, как жеребенок, опьяненная здешней свободой, жизнью, полной неожиданных удовольствий. Все видели только женщину, состарившуюся на службе Благословенному острову.

Жрица посмотрела на Коня.

— Ну, Великий жеребец, что это означает? Геликаон Сжигатель здесь, на острове Тера. Враг моей крови и моего дома.

Мысль о том, что «Ксантос» отправился в набег, быстро промелькнула в ее в голове и так же быстро была отринута. Царь Приам был покровителем острова, и, какое бы отвращение Ифигения ни питала к его излишествам, она должна была признать, что царь умело исполняет долг покровителя, поставляя золото и войска для защиты Благословенного острова. Если неприкосновенность Теры будет нарушена, и троянцы, и микенцы пожалеют об этом. Все воюющие стороны это знали.

Нет, Геликаон, должно быть, выступает в роли посланника. Жрица не ожидала столь скорого ответа на свое посольство. Сердце ее забилось быстрее. Может, она добилась успеха, и Андромаху удастся весной заманить на Теру.

Она прижала руку к груди и расслабилась, откинувшись на спинку скамьи. Как бы ей ни хотелось поскорей выяснить, почему появился «Ксантос», у нее не было сил сойти вниз, в гавань.

Нехорошо, так как мужчины, высаживавшиеся на Благословенный остров, допускались не дальше деревянного приемного зала на покрытом черным песком берегу. Поэтому либо ей придется разрешить Сжигателю подняться к храму, либо выяснить его намерения с помощью посредников.

Допустить мужчину в храм — тем более такого подлого, как Сжигатель, — будет святотатством, но если жрица понадеется на других, не таких хитрых, как она сама, это будет чревато неправильным пониманием истинной цели его визита.

Признаться, раньше мужчины уже разгуливали по острову. Приам входил в храм сорок лет тому назад. Ифигении тогда было четырнадцать, она была тут новенькой и с любопытством смотрела на мужественного царя и его молодую царицу — женщину темной красоты и еще более темного честолюбия.

Жрица положила руку на массивное копыто Коня.

— Ты был тогда более впечатляющим, друг мой, — сказала она, вновь поражаясь искусству строителей.

Мастера из Трои и Хаттусы построили главный массив храма из песчаника — огромное прямоугольное здание с башней на одном конце. Потом умелые плотники с Крита и из Афин покрыли его дубовой обшивкой, так что на расстоянии возникала иллюзия ног, шеи и огромной головы. Египетские художники прибыли на Благословенный остров, чтобы покрыть деревянного коня побеленной штукатуркой, а потом, раскрасив, вдохнули в него жизнь. Теперь во многих местах краска облупилась, и сквозь штукатурку проглядывала деревянная обшивка, потрескавшаяся и рябая.

Однако с моря белый деревянный конь все еще выглядел величественным — массивный часовой, возвышающийся над островом.

Снова встав и подойдя к краю утеса, Ифигения увидела внизу огромную галеру с нарисованным на парусе черным конем — корабль пристал к берегу, и там повсюду сновали люди. Вскоре она обо всем узнает.

Ифигения рассердилась, когда царица Гекуба приказала отослать Андромаху в Трою. В этой девушке были сила и энергия, которые никак не следовало тратить на то, чтобы потакать мужским амбициям. Андромаха сама была в ярости. Она ворвалась в главные покои и стала спорить с Ифигенией.

Жрица с любовью улыбнулась, вспомнив это. Зеленоглазая Андромаха боялась ее, как и все остальные здешние женщины. Но сила ее духа была такова, что она могла побороть свой страх и отстаивать то, во что верила, и часто так поступала. Ифигения восхищалась тем, как твердо держалась Андромаха в тот день. Закрыв глаза, она мысленно представила себе сердитую молодую жрицу. Ее любовница Каллиопа в тревоге стояла рядом, опустив глаза.

Андромаха отказалась покинуть Теру, и Ифигения попыталась объяснить, насколько необычные сейчас обстоятельства.

— Необычные? — взорвалась Андромаха. — Ты продаешь меня за золото Приама! Что в этом необычного? Женщин продавали с тех пор, как боги были молоды. Хотя всегда продавали мужчины. Это то, чего мы научились ожидать от них. Но от тебя?

И это было больно, как кинжал, воткнутый в живот. Ифигения десятилетиями боролась за то, чтобы Тера осталась независимой от могущества царей, чтобы здесь было безопасно. Иногда это требовало непоколебимой храбрости, но часто приходилось идти на компромисс.

Вместо того, чтобы сломить Андромаху, заставить ее подчиниться, Ифигения заговорила мягко, и слова ее были полны сожаления.

— Дело не только в золоте Приама, Андромаха, но в тех возможностях, которые это золото дает. Без него не будет храма на острове Тера, не будет царских дочерей, умиротворяющих чудовище под землей. Да, было бы замечательно, если бы мы могли не обращать внимания на желания могущественных людей вроде Приама и безмятежно выполнять здесь свой долг. Однако такая свобода — лишь мечта. Ты больше не жрица Теры. Ты покинешь остров завтра.

Андромаха больше не спорила, и это показало, что два года, проведенные на Благословенном острове, сделали ее мудрей и она, наконец, начала понимать необходимость таких компромиссов.

Ифигения знала: Андромаха, вероятно, не будет выказывать подобного понимания, когда вернется на Теру весной. Она будет взбешена, обнаружив предательство. Но ее ярость ничего не значила в сравнении с потребностями Теры. Безопасность храма была жизненно важна, важнее любой жизни.