И братья Пендреды далеко не глупы. Если бы не их заболевание, каждый из них смог бы сделать прекрасную карьеру. Но они родились в бедной семье, и их родители, кроме упрямства, ничего такого в своих детях не замечали.

— Если Мелькиор был шизофреником и они оба страдали синдромом Аспергера, почему ими не занимались психиатры?

— Их родители отказывались от помощи. Насколько я могу судить, они предпочитали «страусиную» политику. И в какой-то мере она оказалась успешной. Их отец работал в морге Западной Королевской больницы и туда же пристроил мальчиков. Заниматься бумажной работой они не могли, зато отличились на поприще вскрытий и обработки тел.

— Будучи гениальными кретинами?

— Да, — улыбнулся Айзенменгер.

— Странная профессия.

Айзенменгер допил бренди, откинулся на спинку дивана рядом с Еленой и повернул к ней голову.

— Я же сказал тебе, что аутизм — это изумительное и пугающее состояние.

Однако, похоже, у нее это вызывало другие чувства.

— Больные синдромом Аспергера ведут простую, жестко структурированную жизнь и впадают в полное отчаяние, если та разрушается.

А родители Пендредов погибли в автомобильной катастрофе. Подобное и для нормального человека стало бы немыслимым стрессом. Можно себе представить, до чего это могло довести Пендредов.

— До чего?

— Скорее всего, именно с этого момента у Мелькиора начала развиваться шизофрения, просто его просмотрели наши чудные органы соцобеспечения. О них просто никто не вспомнил. Они жили среди нас, но, как это ни странно, на них никто не обращал внимания, никто не замечал, что они не вписываются в нашу жизнь.

— И тогда Мелькиор спятил и начал убивать людей.

— По крайней мере, именно такого объяснения придерживается полиция, — не слишком уверенным тоном ответил Айзенменгер.

— А на самом деле? — спросила Елена.

— Эта теория не так уж плоха, — вздохнул Айзенменгер. — Однако меня она никогда не убеждала.

Она понимала, что пора бы уже привыкнуть к его манере думать сразу в десяти направлениях, а озвучивать лишь одно, но с таким же успехом Елена могла внушить себе, что не следует есть шоколад.

— Может, ты объяснишь мне подробнее?

— В каком-то смысле Мелькиора обвинили именно из-за его шизофрении, ну и из-за алиби, которое было у Мартина на время последнего убийства. Однако шизофрения, как и аутизм, передается по наследству. Поэтому если смерть родителей привела к проявлению шизофрении у Мелькиора, то есть все основания предполагать, что она могла вызвать аналогичное заболевание у Мартина.

— И при этом он не прошел никакого психиатрического освидетельствования?

— Нет. Да и с чего бы? Когда Мелькиора арестовали, про Мартина вообще забыли. Ему ведь так и не было предъявлено никаких обвинений.

— То есть, возможно, Мартин столь же безумен, как и его брат?

Айзенменгер не ответил, продолжая молча смотреть на свой пустой стакан.

— Или ты хочешь сказать, что Мелькиор не был виновен? — осторожно предположила Елена. — Что все эти убийства были совершены Мартином?

На его лице появилась ленивая и загадочная улыбка.

— Говоря по совести, у меня никогда не было уверенности в том, кто их совершил. Но я же был всего-навсего судмедэкспертом, и мое мнение мало что значило.

— Ах ты черт.

Гомер в сотый раз за вечер бормотал себе под нос это проклятие, — впрочем, Райт уже потерял им счет и не мог поручиться за точное их количество. Правда, он не сомневался, что Гомер регулярно повторяет его про себя в паузах между своими безапелляционными распоряжениями, которые зачастую противоречили друг другу. При этом выражение его глаз было таким же обреченным, как у бедного капитана Смита, когда в его правый борт с оглушительным грохотом врезался айсберг.

Он явно предвидел ураган, и даже зонтика под рукой не было.

Теплее в часовне не становилось, несмотря на установленное в ней временное освещение и обилие присутствовавших в ней тел, лишь одно из которых было бездыханным. Нойман, Кули и Фишер занимались разнообразными делами, собирая образцы для судмедэкспертизы, помогая Блументалю и просто слоняясь из стороны в сторону. Место наибольшей активности находилось за алтарем и в глубине часовни, где были обнаружены разрозненные частицы человеческого мозга вперемешку с осколками керамики и заваленные горой мусора выпотрошенные останки Патрика Уилмса. Местонахождение его внутренних органов по-прежнему оставалось неизвестным.

Райт оставил раздраженного и озабоченного Гомера наблюдать за группой экспертов, разбиравших и раскладывавших по отдельным мешкам бесконечно разнообразный ассортимент использованных презервативов, иголок, шприцов, серебряной фольги, жевательных резинок, грязной бумаги и других предметов, которые человечество производит лишь для того, чтобы их выбросить, и, держа в руках записную книжку, направился к Блументалю.

Блументаль, облаченный в бесформенный белый комбинезон, придававший его лицу болезненный вид, оторвался от бывшего вояки и поднял голову.

— Вы замечаете, сержант, насколько вы стереотипны?

— Прошу прощения?

— Ваша записная книжка, — пояснил Блументаль, указывая на нее одноразовым скальпелем небесно-голубого цвета. — На дворе уже двадцать первый век. Почему бы вам не заносить свои несомненно проницательные наблюдения и ошарашивающие выводы в такие интересные штучки, которые знающие люди, кажется, называют ноутбуками? Вы фиксируете в нем всю информацию, потом бежите в участок, сгружаете все в центральный компьютер, через час он устанавливает все сходства и взаимосвязи, и преступник пойман. Вот как надо работать, — подвел итог Блументаль.

Райт, заплутавший в тумане сомнений и гадавший, шутит патологоанатом или говорит серьезно, грубит или же блещет остроумием, не сразу нашелся, что ответить, и решил обойтись элементарным:

— Да, сэр. Но у него может сесть батарейка.

Блументаль смотрел на него в течение нескольких секунд, не в силах произнести ни слова, а затем разразился лающим смехом, который был столь же уничижительным, сколь и восхищенным.

— Вы знаете, сержант, я даже не могу понять, кто вы — троглодит или провидец. — Он поднял глаза к терявшемуся во тьме своду потолка. — Что делает вас достойным увековечения.

После этого Райт уже готов был вызвать психиатра, если не для Блументаля, то по крайней мере для себя, но в этот момент в поле его зрения снова оказался Гомер, которому как-то удалось вернуть себе более или менее нормальный вид.

— Что у вас есть для меня, доктор? — осведомился он.

Блументаль мгновенно перешел от трансцендентального к земному, оставив Райта в растерянности и недоумении.

— Все как всегда, мой дорогой Гомер, все как всегда. Один труп и масса суеты.