как вы изволили выразиться, глупости узнает полиция, или судебный следователь, то они с большим удовольствием размотают весь клубок событий и найдут доказательства и нестыковки в ваших показаниях, которые вам придётся давать.

— Чушь! Вы придумали вполне романтичную историю с амурным треугольником, кой можно найти в любом дешёвом бульварном романе и вставили в него смертоубийство. Что ж, это имеет право на литературную жизнь, но причём здесь я?

— А при том, что вы были последним визитёром Целипоткина. И я могу дать свидетельские показания об этом.

— Не свидетельские, а лжесвидетельские, — разгладив усы, проронил солидный господин. — А убийство магнетизёра зачем мне приписали? Вы в своём уме?

— Поняв, что вы и есть убийца Целипоткина, он хотел сообщить это Ардашеву. И вы этого испугались. Потому его и застрелили.

— А причём здесь гласный думы?

— Речь идёт о его сыне, студенте, приехавшим из столицы на вакации. Он взялся за расследование убийства Целипоткина и Вельдмана.

— Допустим, есть студент, которому интересно узнать, кто и зачем убил врача и магнетизёра. Похвально. Ему и карты в руки. Но я-то тут причём?

— А при том, что, переодевшись в извозчика, вы погрузили труп Вельдмана в коляску и увезли, сбросив его в канаву на Ясеновской. И один человек видел вас.

— Назовите его имя. Я готов с ним встретиться и уличить во лжи.

— Не важно.

— Так вас целая шайка?

Ответа не последовало.

— Что вы хотите?

— Десять тысяч рублей.

— Да вы с ума сошли! Я не дам вам ни копейки.

— Тогда я сегодня же обращусь в полицию.

— Нищеброд! Шантажист!

— Как будет угодно-с…

— Вы получите деньги, но только с тремя условиями.

— И с какими же?

— Во-первых, это будет вексель Поземельного Крестьянского банка на десять тысяч рублей, во-вторых, я передам его вам в обмен на вашу расписку, что вы взяли у меня в долг точно такую же сумму на неопределённый срок до моего требования возврата долга, а в-третьих, мы обменяемся этими двумя бумагами завтра в полдень на Ярмарочной площади, куда приехал паноптикум Шульце. Встретимся внутри, в комнате с орудиями пыток ровно в 12:00.

— А с какой стати я должен писать вам расписку?

— Она нужна лишь для того, чтобы у вас не появилось желание вторично прибегнуть к вымогательству.

— К чему вы клоните?

— Если вы вновь захотите денег, я вам их не дам. Могу предположить, что тогда вы пойдёте в полицию и наведёте на меня поклёп. Но, показав вашу расписку, мне не составит труда доказать властям, что вы оговариваете меня с целью избежать возврата десяти тысяч рублей.

— А что если вы сразу же затребуете вернуть всю сумму?

— Зачем? Чтобы вы заявили обо мне в полицию и началось разбирательство, которое мне изрядно потреплет нервы?

— Резонно.

— Вы, сударь, не обольщайтесь. Я отдам вам вексель только потому, что не хочу, чтобы всплыли некоторые детали моей болезни, которую лечил Целипоткин. Вам прекрасно известно, что я не имею к его убийству, как и к убийству гипнотизатора, ни малейшего отношения. Более того, что касается Целипоткина, то у меня есть стопроцентное алиби. Однако я не буду вам его открывать. Успеется. А насчёт Вельдмана — полнейший бред. Я также располагаю железным доказательством своей невиновности, которое я не буду приводить. Не время… Откровенно говоря, я не желаю вас видеть в городе. И потому у меня есть встречное предложение — я добавлю вам ещё пять тысяч наличными, и вы навсегда уедете из Ставрополя. Как вам моё предложение?

— Тогда уж десять тысяч. С векселем получится двадцать. С такими деньгами я смогу начать жить, где угодно. Открою лавку.

— Я согласен. Только у меня не выйдет быстро собрать столько наличности. Для этого потребуется неделя.

— Как быстро я должен покинуть город?

— На следующий день после получения всей суммы.

— Договорились.

— Но руки жать мы друг другу не будем.

Солидный господин уже поднялся, чтобы уходить, как его собеседник спросил:

— Позволите один вопрос?

— Да.

— Почему вы назначили рандеву в паноптикуме, а не, например, в Городском саду?

— А вдруг вы провокатор и в кустах будет сидеть полицейский? Помните, как помощник полицмейстера Залевский раскрыл убийство Кипиани? «Северный Кавказ» подробно об этом писал.

— Допустим. А с чего это вдруг мы должны встретиться именно в комнате для пыток?

— Потому что я не знаю, какие ещё там есть комнаты. А об этой я прочитал в газетном объявлении и запомнил. — Он усмехнулся в усы и добавил: — Не откажите в удовольствии представить вас, сидящем в испанском кресле или на стуле с гарротой… Мне кажется, я уже слышу, как трещат ваши шейные позвонки.

— Господи, какое же вы чудовище!

— Честь имею кланяться, господин жалкий вымогатель.

Выкидывая вперёд трость, человек в дорогом костюме, зашагал к Соборной лестнице. Его недавний собеседник остался сидеть на скамейке, глядя в озарённое закатом небо. «Странное дело, — подумал он. — Всё произошло лучше, чем я мог представить, но меня не покидает тревога. Пожалуй, надобно вечером запереть дверь на засов».

Глава 16

Комната пыток

I

Жара вытопила из людей доброту и радость. Пересохли колодцы, которые слыли бездонными. На лицах прохожих читалась усталость. Пришедшая с ветром пыль окутывала Ставрополь даже ночью и проникала в разобранные постели через открытые в сад окна. Люди передвигались по городу, будто заводные куклы, поглядывая с надеждой в небо, но оно оставалось белым, как коломянковая простыня. Тучи покинули степной край и ушли к морю. Никто не мог вспомнить, когда последний раз шёл дождь.

Клим Ардашев и Ферапонт Благонравов шагали в сторону Ярморочной площади, где зазывал посетителей паноптикум Шульце. Предположение отца о том, что Анну можно будет там отыскать не было лишено оснований. Но даже если ожидания не подтвердятся, всё равно хотелось поглазеть на разного рода диковинки.

— Как думаете, — задался вопросом студент, — почему Целипоткин рисовал в блокноте лилию?

— Да мало ли что люди малюют, когда им делать нечего?

— А что если это имя женщины?

— Нет, — покачав головой, изрёк псаломщик. — В православных святцах нет святых с именем Лилия. Есть Лия.

— Лия звучит иначе. А вот в католических точно имя Лилия есть. Правда, оно короче — Лили… Красиво звучит, не правда ли? Мне кажется, что в одно имя можно влюбиться.

— Влюбиться можно в кого угодно. Вон сколько барышень в городе! А вот найти кроткую и верную супружницу — дело непростое. Сколько мне ещё в псаломщиках ходить? Венчаться давно пора, пока место диакона не заняли, а у меня даже на примете