— Да, бывало.

— Ах да, ну конечно! Похоже, не успеваю я и рта раскрыть, как из него вылетает очередная нелепость. Как бы мне хотелось...

— Хотелось бы чего, Ники?

— Это прозвучит еще более нелепо. И тем не менее мне бы очень хотелось, чтобы мы не были так привязаны друг к другу, Геван. В эмоциональном плане, само собой разумеется. Тогда нам было бы куда легче разговаривать. Ну а так... так я все время чувствую себя виноватой и не знаю толком, что говорить, что делать. — Не дождавшись от меня никакого ответа, Ники глубоко вздохнула, чуть помолчала, затем почти шепотом добавила: — Ты, наверное, ненавидишь меня, так ведь?

Я, слегка пожав плечами, изобразил подобие улыбки:

— Я был единственным, неподражаемым и неотразимым. Мне никогда даже в голову не приходило, что меня кто-нибудь может бросить.

— Слишком горькая улыбка, Геван.

— Уязвленная гордость.

Ники резко села, подчеркнуто внимательно осмотрела свои уже порозовевшие от загара длинные ноги, ткнула себя в бедро, долго глядела, как на нем исчезает след белого пятнышка, затем снова откинулась на спинку, ловким щелчком выбросив остаток сигареты через низенькую стенку прямо на траву зеленой лужайки.

— Боюсь, так мы никогда ни до чего не договоримся. — Солнце уже передвинулось по небосклону, тень от навеса крыши дома дошла до ее правого плеча. — Тебя не затруднит откатить меня чуть подальше?

Спереди у шезлонга имелись специальные колесики, сзади — две выдвижные ручки. Я обошел вокруг, взялся за них, приподнял шезлонг и метра на два откатил его от стенки, нисколько не сомневаясь, что Ники не перестает все время внимательно наблюдать за мной через зеркальные очки.

— Кстати, почему бы тебе не снять пиджак, Геван? Смотри, ты весь вспотел.

— Да, пожалуй, ты права. Неплохая мысль. — Я снял пиджак, небрежно бросил его на низенькую стенку, засучил рукава белой рубашки.

На террасу мягкой походкой вышла та же самая на редкость миловидная темнокожая горничная, уже без обязательного фартука, в отлично покроенном весеннем костюме.

— Миссис Дин, извините, пожалуйста...

— О, Виктория! Ты уже собралась уезжать?

— Да, мэм. Я приготовила для вас фруктовый салат. Как вы хотели, мэм. Он в высокой желтой миске на второй полке снизу, обернутый в вощеную бумагу. Приправа в бутылке рядом. Если я не нужна вам раньше, то, с вашего позволения, вернусь, скорее всего, около полуночи.

— А что, твой молодой человек уже за тобой приехал? Почему-то я не слышала, как он въезжал.

— Он остановился за воротами, на дороге, мэм.

— Пожалуйста, напомни ему еще раз, Виктория, что, когда он заезжает за тобой, пусть не стесняется подъезжать прямо сюда.

— Хорошо, мэм. Обязательно напомню, мэм. — На ее лице появилась и тут же исчезла вежливая улыбка признательности. — До свидания, миссис Дин. До свидания, сэр.

Проводив ее долгим взглядом, Ники сказала:

— Виктория просто куколка, правда? Знаешь, она два года проучилась в колледже, а сейчас вот уже несколько месяцев работает у меня, чтобы заработать достаточно денег на дальнейшее обучение. Хочет вернуться в колледж уже этой осенью. Собирается стать учительницей... В этом доме нам иногда приходится буквально искать друг друга. Он такой огромный. Вчера я попросила ее перебраться из домика для прислуги сюда, в одну из комнат для гостей. Чтобы не было так одиноко. После того, что случилось, многие из моих друзей советуют мне продать дом и переехать куда-нибудь. Но это мой дом, Геван, мой. Здесь мне хорошо, здесь я чувствую себя в комфорте и полной безопасности.

— Не многовато ли всего для одного человека?

— Ты имеешь в виду участок и стоимость содержания? Садовник, причем очень хороший и относительно недорогой садовник, у нас один на двоих с моими соседями Делахеями. Вон там, Геван, сразу за тополями виднеется кусочек крыши их дома. Да, конечно же ты прав — для меня одной этот дом несколько великоват. Но уж если говорить прямо, пусть даже для тебя это прозвучит слишком вульгарно, в нем, как ты можешь догадаться, совсем немало денег. Вряд ли я останусь здесь навсегда, но и просто так уезжать тоже не собираюсь. Сначала мне надо точно определиться, куда и зачем переезжать.

— Разве ты всегда не знаешь этого заранее?

— Геван, ты что, специально приехал сюда только для того, чтобы говорить мне гадости? Зачем тебе это?

— Вообще-то, Ники, я приехал, чтобы поподробнее узнать о том вечере, когда убили Кена. Из газетных сообщений мало что поймешь. То ли им ничего толком не известно, то ли просто ничего не хотят говорить.

Она долго, до неприличия долго молчала. Затем сказала:

— Наверное, у тебя есть полное право на это. И моральное, и просто человеческое. Мне придется сообщить тебе кое-какие сопутствующие детали, чтобы ты смог лучше понять события того вечера.

— Я знаю, что прошу слишком многого.

Ники встала, передвинула рычажок углового запора, спинка шезлонга медленно опустилась вниз, превратив его в длинную низкую лежанку. Нагнувшись, подняла с пола стоявший там флакон с жидким кремом для загара, протянула его мне со словами:

— Боюсь, это будет долгая история, дорогой, так что тебе лучше заодно заняться полезным делом.

Она неторопливо легла лицом вниз, отодвинув длинные ноги к дальнему краю лежанки, чтобы освободить для меня место, устроилась поудобнее, закинула руки назад и одним ловким движением расстегнула узенькое подобие махрового лифчика, правой рукой сняла зеркальные очки, аккуратно положив их рядом с собой на пол, удовлетворенно вздохнула, а потом, отвернув от меня лицо и обняв пальцами голову, с явным предвкушением предстоящего блаженства погрузилась в состояние полной и вполне очевидной расслабленности.

Я плеснул себе в ладонь чуть-чуть теплого жидкого крема из флакона и начал медленными круговыми движениями втирать его в нежную, уже слегка потемневшую от загара кожу спины, физически чувствуя твердые, плоские соединения мышц, слегка выступающие округлости позвонков и лопаток. Ники еще раньше предусмотрительно — чтобы не мешались — убрала вверх копну своих густых черных волос, и теперь ее открытая шея выглядела удивительно нежной, девичьей и... и по-своему даже какой:то уязвимой.

— Знаешь, Геван, последние шесть или семь месяцев мы вели на редкость спокойную, если не сказать скучную, жизнь. Абсолютно монотонную, практически без какого-либо разнообразия. Что совсем не удивительно. Когда перестаешь делать ответные приглашения, то рано или поздно перестают приглашать и тебя. Наши вечера постепенно становились... становились одинаковыми, похожими один на другой. Как будто мы погрузились в глубокую спячку. Будни, будни... Кен обычно приходил с работы где-то сразу после семи. Пойми, мне нет никакого смысла скрывать что-либо от тебя, Геван. Приходил всегда насупленный, закрытый. Будто в футляре. А когда был пьян, то вообще замыкался в себе.