– Вот зараза… – пробормотал Курт, тяжело уронив голову на руки и потирая глаза ладонями.

– Что тебе не по нраву? Девчонку нашли, в чем дело?

– Ничего неожиданного, конечно, – вздохнул он тоскливо, – однако, я все же надеялся, что найдут живой…

– …и с уже подписанным признанием, – докончил Ланц. – Брось, абориген, и это результат – хотя бы в том, что, кроме слов сомнительных личностей, явилось вполне вещественное свидетельство ее существования. Уже что-то. Еще мы знаем, что, кем бы ни была она сама, нанятым ли агентом или добровольной помощницей, те, на кого она работала, к ней теплых чувств уж точно не испытывали и дружелюбием не отличались.

– У вас ведь есть описание, – хрипло со сна встрял Бруно, тоже примостившийся вчера на соседней скамье, с хрустом потягиваясь; Ланц покривил губы в усмешке:

– Гляди-ка, проснулся… И какие выводы следуют из твоей мудрой мысли?

– Когда надо было узнать, кто я такой, это было сделано за три дня, – пояснил подопечный сквозь зевок. – В чем сейчас проблема?

– У меня было не только твое описание, – возразил Курт со вздохом. – У меня было твое имя – пусть и предполагаемое, примерный возраст, примерный род занятий – хотя бы и по моим предположениям, у меня были и другие догадки. А кроме того, ты уже был в розыске, причем и по нашей линии тоже, вот в чем разница, потому и узнали – ты неправ, не за три, за один день… А сейчас у нас нет ничего. Внешность, приблизительный возраст – и все. Узнать о ней что-то можно, лишь если нам сильно посчастливится. Или когда отыщем ее приятелей. Предлагаю уповать на это.

– Optimista[54], – хмыкнул сослуживец угрюмо. – Еще новостей подкинуть?

Курт, нахмурясь, переглянулся с подопечным и, снова переведя взгляд на Ланца, осторожно осведомился:

– Хороших или плохих?

– А это уж ты сам решишь. Знаешь ли, все в этом мире относительно, абориген – худа без добра нет, и самое скверное может оказаться на поверку чем-то весьма неплохим, равно как и…

– Дитрих!

– Да, – встряхнул головой Ланц, согнав улыбку с лица, и вздохнул уже серьезно: – Пришел ответ на запрос Керна его приятелю в попечительском отделе. И на твой – в ректорат академии. Если верить Рихарду Мюллеру, кураторам неизвестны доскональности прошлого дознания; лишь то, что им было предоставлено в качестве отчетов, то есть, собственно обвинение осужденным, имена, факт твоего внедрения к ним и участие руководства академии в их аресте. Всё. О твоем незаконопослушном приятеле никому не ведомо.

– Если верить Рихарду Мюллеру, – повторил Курт с нажимом; Ланц усмехнулся:

– Знаешь, я бы скорее усомнился в беспорочности нашего старика или себя самого, нежели этого реликта Конгрегации – вот уж кто Domini canus canis[55]без шуток. Свирепый, верный и нещадный. И, поверь, если где-то кому-то в попечительском отделе известно о твоих связях с кёльнскими шайками в прошедшем дознании, то информация эта пришла путями окольными, и Мюллер об этом в самом деле не знает.

– Пусть так; а что академия?

– В святом Макарии, – продолжил Ланц со вздохом, – также полная пустота. Факт участия в деле Вернера Хаупта по прозвищу Финк известен ректору отцу Бенедикту и кардиналу Сфорца, и никаких документов, в коих были бы изложены эти сведения, не существует. Выводы, абориген, делай сам.

Курт промолчал, неспешно поднявшись и прошагав к узкому окну, сквозь мутный пузырь которого тянуло холодом; остановился, прислонившись лбом к ледяному камню.

Выводы были просты и не слишком утешительны. Вывод первый оставлял необходимость признать двоедушными высшие чины академии святого Макария, чего он не мог допустить так же наверняка, как невозможно было вообразить себе, что небеса в одно прекрасное время станут янтарно-зелеными, и по ним запляшут синие в клетку демонята. Вся новая Конгрегация, вся ее относительная свобода от Рима и его установлений, вся с каждым годом утверждающаяся суверенность Германии вообще – зиждились на этой самой академии, на этих людях; все это и было создано ими и лишь ими поддерживалось, посему ничего, что могло бы пустить трещину в этом фундаменте, никто из них не совершил бы. Главы́ кураторского отделения Курт не видел ни разу, не знал его вовсе, однако, если судить по тому, что он успел узнать о Рихарде Мюллере от Керна, предположения о его возможном двурушничестве также неосновательны.

Второй же вывод предполагал то, что уже было высказано им Финку, а именно – в деле замешан кто-то из его знакомых, а если говорить вернее – этот кто-то из его шайки, из его приближенных, ибо о факте недавнего сотрудничества с Куртом знали лишь его люди, и более никто.

– Стало быть, так, – произнес он, наконец, отойдя от окна и усевшись снова на скамью, зябко потирая ладони. – Conclusio[56]. В среде уличных подонков есть купленный либо каким иным образом полученный к сотрудничеству человек, который предоставил преступникам необходимую информацию.

– Почему не «преступнику»? – уточнил Бруно; Курт кивнул, словно желая показать, что вопроса этого ожидал:

– Потому, что кто-то же завалил, ignoscet mihi dictio[57], нашу Далилу далеко вне пределов Кёльна? – пояснил Курт с усталым сарказмом. – Одно это говорит вполне логично об участии как минимум двоих. Здесь действуют несколько рук, и происходящее именуется громким словом «заговор»…

– Опять, – мрачно вздохнул подопечный, и Курт кивнул снова:

– Да, опять.

– Везет тебе на заговоры, как покойнику на мух.

– И это тоже нельзя упускать из внимания, – согласился он серьезно. – Вполне можно допустить, что некто желает скомпрометировать Конгрегацию, используя меня лично. Для того, чтобы показать Конгрегацию в невыгодном свете, теперь достаточно будет упомянуть, как при первом моем деле погиб мой главный свидетель, барон, пусть и невысокого полета, как завершение второго дела ознаменовалось казнью кёльнского архиепископа, герцога и графини – на сей раз уже солидные особы… и в довесок к этому – дело о гибели детей видных горожан (по их задумке) должно развалиться, оставив после себя упадок и признание моей (и Друденхауса, а ergo – и Конгрегации) несостоятельности. Если дело повернуть упомянутым мною образом, Император может решить, что ему не нужно сотрудничество с теми, кто развлекается уничтожением баронов и герцогов, и тогда он отвернется от нас. Сказать по чести, я затрудняюсь решить, кого он изберет в союзники, встань мы с его родовитыми подданными, так сказать, по разные стороны реки…

– Словом, – невесело подытожил Бруно, – так ли, этак ли, а предатель среди своих все равно есть – кто-то, кто именно тебя выбрал оружием для того, чтобы накрутить Инквизиции хвост. Это ты хочешь сказать?