— Войдите, — сказала Мэйрин.

На пороге появился Дагда с пустым медным блюдом в руках.

— Я знаю, что ты устала, госпожа моя, но уверен, что не забыла о Бельтане. Часть террасы рядом со спальней выходит на запад. Ты можешь развести там праздничный костер без помех.

Дагда протянул ей блюдо, и Мэйрин стала устраивать на нем миниатюрный костерок.

— Давай выйдем на воздух, — предложила она с улыбкой облегчения. — Я чуть было не забыла, Дагда, а когда вспомнила, то не смогла найти дубовые щепки, — пожаловалась она.

— Они у меня, — ответил ирландец.

Мэйрин и Дагда снова стояли перед костром. Когда душа Мэйрин освободилась на время от оков плоти, она увидела чьи-то карие глаза, пристально глядящие на нее с длинного худощавого лица. Какой-то первобытный инстинкт подсказал девушке, что этот незнакомец ненавидит ее и желает разрушить ее счастье. Вскрикнув от ужаса, она вернулась к действительности.

— Что случилось? — встревоженно спросил Дагда, наклонившись над ней.

— Ничего, — ответила Мэйрин, не желая рассказывать ему о своем видении. Она была уверена, что всему виной ее первые месячные, и чувствовала себя неловко. — Я в порядке, — Она похлопала ирландца по руке и с чувством вины заметила боль в его глазах: оба знали, что она солгала.

Огонь быстро угас, и Дагда ушел. Вернувшись в спальню, Мэйрин пригубила вина, налитого Нарой, и стала дожидаться возвращения служанки. Нара весь путь туда и обратно проделала бегом. Смешав лекарство Иды с водой, Мэйрин быстро выпила его и уснула. Проснувшись, она обнаружила, что боль ушла. К счастью, платье ее было так густо усеяно драгоценными камнями, что не помялось. Ополоснув лицо розовой водой. Мэйрин вышла к свадебному ужину со своим мужем посвежевшей и похорошевшей.

Перед новобрачными поставили изысканные яства: блюдо с мидиями, сваренными в белом вине со специями; серебряную тарелку с двумя голубями, поджаренными до золотистой корочки, с гарниром из риса и изюма; ножку новорожденного ягненка, начиненную чесноком и обложенную крошечными белыми луковицами; чашу с артишоками, тушенными в масле и полынном уксусе; черные маслины в собственном соку; садр из козьего молока; мягкий, свежий белый хлеб.

Чувствуя себя гораздо лучше, Мэйрин ела с аппетитом. Слуги убрали остатки трапезы и поставили на стол чашу с фруктами. Мэйрин поняла, что осталась наедине со своим мужем. Она медленно выбрала из чаши абрикос и надкусила его.

Чувствуя, о чем она думает, Василий поднял руку и ласково коснулся ее щеки.

— Я люблю тебя, — сказал он, — но прекрасно знаю, что твоя родная мать умерла в пятнадцать лет после родов. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое, сокровище мое.

— Ида не сказала тебе, что вчера вечером у меня начались первые месячные? — Мэйрин вспыхнула. Но Ида говорила, что женщина должна быть откровенна со своим мужем. Мэйрин была уверена, что Василию все известно, и все же смутилась от его ответа.

— Сказала, — серьезно ответил он, — но это ничего не меняет, Мэйрин. Я ведь не животное! Я не собираюсь срывать цветок твоего девичества в первую же брачную ночь. У нас впереди еще много ночей, но сначала мы должны привыкнуть друг к другу. Я знаю, что мужчины редко относятся так к своим женам, но я говорю тебе то, что чувствую. Я не хочу потерять тебя так, как твой отец потерял твою мать. Ты понимаешь?

Мэйрин кивнула, испытав странное облегчение. Стать возлюбленной принца, стать невестой принца — это восхитительно! Но она поняла, что на самом деле очень мало знает о человеке, который теперь стал ее мужем. И она обрадовалась, что Василий хочет дать ей время привыкнуть к нему.

— Я ведь совсем тебя не знаю, — задумчиво проговорила она.

— Да, — согласился Василий, — не знаешь. Но когда узнаешь, я надеюсь, ты не будешь разочарована, любовь моя. Мэйрин неожиданно рассмеялась.

— А что, если разочаруюсь? — поддразнила она принца.

— Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось, — с легким смешком ответил он. Ему нравилось, что чувство юмора не покинуло Мэйрин в новой обстановке. Когда она вырастет, то станет великолепной женщиной. Но тут принц заметил, что она снова побледнела, и предложил ей отдохнуть.

— Но где же ты будешь спать, господин мой?

— Я велел Наре приготовить для меня кушетку в нашей спальне. Мэйрин. Не хочу, чтобы все во дворце узнали о нашей личной жизни. У нас будет всего трое слуг. Твои — Нара и Дагда, и мой раб, Иоанн. Они будут молчать, если не захотят, чтобы им отрезали языки. Наша жизнь — это наше личное дело.

Жизнь легко вошла в новое русло. Василий, верный своему слову, быстро нашел для Мэйрин учителя. Мастер Симеон, пожилой ученый еврей, приходил несколько раз в неделю, чтобы преподавать ей философию и историю, математику и естественные науки. Одаренный молодой евнух по имени Петр давал Мэйрин уроки игры на лютне. Он научил ее византийской музыке. Вместе с Василием Мэйрин ежедневно совершала верховые прогулки по холмам и за городом. Они купались в бассейне в своем уединенном саду.

В первые несколько месяцев после свадьбы они спали в разных постелях, но нисколько не стеснялись наготы друг друга. Мэйрин быстро привыкла к своему мужу и к тому, что он все время рядом с ней. Они уже не могли разлучаться надолго. Василий удивлялся, как он прежде обходился без нее, без ее любви и красоты, без ее милых шуток. Убеждаясь в том, что любовь Василия остается неизменной, Мэйрин все меньше смущалась в присутствии своего мужа. Василий восхищался ее живым и восприимчивым умом. Наставники Мэйрин осыпали ее похвалами. И Василий передавал своей возлюбленной эти похвалы, заключая ее в объятия и покрывая ее лицо нежными поцелуями. День ото дня он все сильнее гордился своей прекрасной, блестящей, великолепной молодой женой.

Но в этот день, когда Василий, как обычно, обнял ее и прижал к своей груди, произошло нечто новое. Никто из них не мог бы внятно объяснить, что же с ними случилось, но в тот момент, когда губы Василия соединились с губами Мэйрин, их одновременно пронзила вспышка страсти. Мэйрин крепко обвила его руками и прильнула к нему всем телом. Губы ее стали мягкими, влекущими. И то, что начиналось как невинный поцелуй похвалы и одобрения, превратилось в поцелуй пылающей страсти. Язык Василия легко проскользнул между губами его возлюбленной, и Мэйрин довольно замурлыкала, как котенок. Она застенчиво и дразняще коснулась его языка своим. И тут Василий неожиданно сорвал с нее ночную сорочку, не встречая никакого сопротивления, и опрокинул Мэйрин на постель.

Затем он застыл на мгновение, разглядывая ее тело, и глубоко вздохнул. Мэйрин была невероятно прекрасна; совершенство ее молочно-белой кожи и огненных волос невозможно сравнить ни с чем. Но не только невинность ее возбуждала Василия. Эту девушку окружала атмосфера какой-то тайны, чего-то незнакомого и неизведанного. Каждая любовь начинается с непознанного, но на сей раз Василий чувствовал, что его жена навсегда сохранит в себе загадку, которой не поделится ни с кем другим. Желание разгоралось в нем все сильнее, но он понимал, что еще слишком рано. Он давно собирался познакомить Мэйрин с другими путями к наслаждению, и почувствовал, что этот момент как нельзя лучше подходит для первого урока. Хотя она крепко зажмурила глаза, но не сопротивлялась и не возражала. Более того, она не выказывала никаких признаков страха перед ним, и ее спокойствие укрепило Василия в его решении.