Добавим, что приятнее всего польстить сборщику налогов можно было, называя его просто г-ном Бенедиктом, то есть латинизировав имя, данное ему при крещении, и умалчивая его фамилию. Зная это, Жюль Кретон никогда не упускал случая назвать его либо Бенуа, либо Жиродо, а порою даже усиливал просторечное звучание этих имен, соединив их одно с другим.

Господин Бенедикт выказывал огромные притязания на элегантность; но, к несчастью, его длинная фигура, его длинные руки с не менее длинными кистями, его длинные ноги, опиравшиеся на длинные ступни, упорно сопротивлялись этим устремлениям и относили его среди класса двуногих, называемых людьми, к той категории, к которой орнитологи относят среди птиц аистов и цапель, то есть к голенастым.

Так что мы имели право сказать, что и в плане физическом, и в плане моральном длинный, тощий и меланхоличный Бенуа Жиродо составлял, оказавшись с ним рядом,) разительный контраст с маленьким, тучным и жизнерадостным Жюлем Кретоном.

Издалека, едва заметив хозяина праздника и убедившись, что тот сможет его расслышать, Жюль закричал:

— Эй! Кассий! Кассий, знаешь ли ты, почему я подстегиваю мою лошадь?

— Предполагаю, — ответил Мадлен, — чтобы приехать поскорее.

— Да, конечно. Но знаешь ли ты, почему я хочу добраться поскорее?

— Чтобы как можно быстрее пожать мне руку.

— Безусловно, но это не все: я хочу первым рассказать тебе остроумную шутку сельского стражника из Данплё.

— Замолчите, господин Жюль, ни слова! — произнес Жиродо, толкая своего спутника локтем.

— Замолчать! Мне замолчать! Я ведь рассержусь!

— Ну, давайте вашу шутку, — сказал Мадлен, беря поводья, чтобы рассказчику было легче сойти на землю.

— Он сказал, увидев Жиродо рядом со мной и меня рядом с Жиродо: «Какая жалость, что король Луи Филипп отменил лотерею, я бы поставил сто су на номер десять; вот этот номер едет мимо меня!»

Мадлен рассмеялся, но не столько шутке сельского стражника, сколько раздосадованной физиономии Жиродо.

— А ты хотя бы сделал комплимент сельскому стражнику по поводу его остроумия?

— Я поступил еще лучше! Я бросил ему сто су, сказав: «Держите, папаша Упование: если лотерею восстановят, это будет ваша ставка». Сколько этот малый получает на должности сельского стражника Данплё?

— Двести франков в год, по-моему.

— Я позабочусь, чтобы он имел двести пятьдесят. Я переговорю об этом с его мэром, моим другом Мелажем… Здравствуй, Кассий.

И поскольку, ведя этот диалог или, скорее, монолог, Жюль Кретон выбрался из повозки гораздо быстрее, чем можно было бы предположить, то он сердечно пожал руку Мадлену, в то время как Бенуа Жиродо приветствовал его с церемониями, заимствованными им, по его мнению, у порядочного общества, о котором он без конца говорил и подражать которому имел притязание.

Вальден спустился вслед за ними, но не выпрыгнув из коляски подобно своему сородичу Фигаро, более молодому и проворному, а осторожно ставя лапы на подножку коляски; после этого пес подбежал к Мадлену и потерся о руку, прося его о ласке, в которой охотник никогда не откажет собаке, добивающейся ее.

— Ты не взял с собой Луи? — спросил Мадлен, пытаясь найти кого-нибудь, кому бы он мог передать поводья.

— Бездельника Луи? Ты знаешь, что с ним сталось? Он растолстел, да так, что не хочет больше приезжать или, точнее, больше не может ездить со мной в одной коляске. Он утверждает, что я его придавливаю. Я вас придавливал, Жиродо? Будьте откровенны!

— Нисколько, господин Жюль, нисколько.

— К счастью, — продолжал жизнерадостный капитан, — я нашел ему замену: это Вальден.

— Как Вальден?

— Да, Вальден. Он тоже толстеет, скотина! Я не знаю, в чем дело и как это получается: едва только кто-нибудь переступает порог моего дома, как тут же начинает толстеть! Так что по дороге я даже предложил Жиродо взять его на полный пансион; как бы ни сопротивлялась его природа, я все равно восторжествую над ней.

— Спасибо, спасибо, — сказал сборщик налогов, растянув в улыбке уголки рта, — я себе нравлюсь таким, как я есть.

— Даже слишком; я это знаю, и вам незачем мне говорить об этом. Итак, вернемся к Вальдену, который не жалуется, что я его придавливаю, и создает мне удобство, поскольку я ставлю на него ноги; я натаскал его так, что он заменяет мне теперь Луи.

— Не может быть! — заметил Мадлен.

— Да, когда у меня есть дела в лесу и мне надо поговорить с работниками, а для этого необходимо выйти из коляски, я даю ему в зубы поводья моей Оленухи.

— Ваша Оленуха тоже поправилась, — перебил его Мадлен.

— Я же вам говорю, что все вокруг меня прибавляют в весе. Вы знаете Турнемоля, не правда ли? Худой как щепка. Я его назначил моим писарем, и теперь он ведет мои реестры национальной гвардии. Я ему плачу за это сорок франков в год. С сорока франков не слишком-то растолстеешь. Прошел год, как он исполняет эти обязанности. Я его взвесил в тот день, когда он впервые взял в руки перо: в нем было тридцать шесть килограммов. Вчера я ему сказал: «Ты толстеешь, Турнемоль, берегись». А он мне в ответ: «Не думаю, господин Жюль». Я поставил его на те же самые весы и взял те же самые гири: тридцать девять килограммов. Он поправился на три килограмма! Говорю тебе, это неизбежно.

— Прости, я тебя перебил. Ты говорил, что даешь поводья в зубы Вальдену.

— Я даю ему поводья в пасть, он садится и сторожит Оленуху. Сам увидишь сейчас, только предоставь им действовать вдвоем. Клянусь, есть такие умные животные, что христианам должно быть стыдно.

И Жюль Кретон, подобрав вожжи, которые он небрежно забросил в коляску, вложил их в пасть собаки, оказавшейся как бы впряженной впереди лошади.

— На конюшню, Вальден! На конюшню, умная собачка! — приказал он. — Пошла, Оленуха!

Вальден направился к ферме; следом за ним тащила за собой коляску Оленуха. Вся троица — собака, лошадь и коляска — миновала ворота на двор фермы, ничего нигде не задев.

— Говорю тебе, — в восторге воскликнул Жюль, — если бы не этот разбойник Фигаро, Вальден был бы первой собакой во всем департаменте!

— Да, ему лишь не хватает дара речи, — подхватил Жиродо.

— Ему его предлагали, — серьезно произнес Жюль, — но он отказался.

— Почему же? — простодушно поинтересовался сборщик налогов.

— Чтобы не говорить глупостей. Затем он повернулся к Мадлену:

— Спорю, что ты ждал не меня?

— Я ждал тебя, потому что я тебя пригласил.

— Хорошо, я спрошу иначе: спорю, что ты здесь не ради меня.

— Да, это так, я здесь некоторым образом из-за Анри.