До каких границ дошел де Сад в реализации своих фантазий? Как и его либертены, он услаждал зрение, осязание, слух, обоняние. Но ублажать вкус маркиза его статисты отказались: копрофагией[7], занимавшей большое место среди практик четырех содомских либертенов, де Сад в Ла-Косте не занимался. И по вполне понятным причинам никого не приносили в жертву. Но не исключено, что маркиз, как и его либертены, заставлял участников оргий богохульствовать. Отвергая в идее Бога все, что ограничивало человека, де Сад тем самым отвергал и все эти ограничения. В замке Силлинг «имя Бога вообще нельзя было произносить без проклятий и ругательств», хотя таким образом под видом отрицания Бога садическая система требовала его существования. Наверное, девушки в Ла-Косте в страхе исполняли прихоти страшного хозяина, а потом, когда их, наконец, отпускали, потихоньку просили у Господа прощения…

«Сто двадцать дней Содома» — не биографический роман. Но сопоставление двух замков-островов, реального и вымышленного, показывает, что сама мысль о возможности в тишине и без помех предаваться фантазиям, которые де Сад именует также «отклонениями», будоражила воображение автора задолго до создания романа, и он пытался воплотить ее в жизнь. Уместно будет вспомнить, что в 1904 году, когда роман был впервые опубликован немецким врачом Евгением Дюреном, его восприняли как своеобразное энциклопедическое сочинение, посвященное патологическим отклонениям в области физиологии сексуальных отношений.

Эпопея садических либертенов продолжалась четыре месяца, фантазматический спектакль маркиза де Сада — менее двух месяцев. В январе 1775 года одной из горничных удалось бежать, и хотя девица оказалась не из болтливых, вскоре семьи девочек-подростков подали жалобу на де Сада, утверждая, что тот увез детей без согласия семей, а затем подверг их насилию. Последнее обвинение было особенно серьезно — в XVIII веке «развратные действия господина по отношению к слуге» карались пожизненным заключением. В случае де Сада этот проступок можно было рассматривать как рецидив, а его действия по отношению к маленькому «секретарю» — как рецидив содомии, который вполне мог привести на костер.

* * *

Выпутываться из неприятной истории де Сад предоставил супруге. Рене-Пелажи срочно разместила девочек в монастырях, где были готовы держать их до тех пор, пока на их телах не исчезнут следы жестокого обращения. Самую бойкую девицу мадам де Сад отправила к аббату де Саду, пригрозив, что, если он откажется присмотреть за ней, она сделает достоянием гласности кое-какие не слишком благовидные его поступки.

Известие об открытии уголовного дела повергло мадам де Сад в ужас. Его необходимо срочно замять! Но как? Девочек нельзя возвращать до полного их выздоровления, значит, следовало вступить в переговоры с родителями и тянуть время. Для этого мадам де Сад вместе с Готон отправилась в Лион. Рене-Пелажи ужасно волновалась: вдруг без нее супруг выкинет что-нибудь такое, что окончательно погубит надежду на пересмотр решений марсельского суда! Пока Донасьен находился в бегах, она подала прошение о пересмотре дела и очень надеялась на успех.

Убедившись, что одной ей не справиться, Рене-Пелажи обратилась за помощью к мадам де Монтрей. Председательша давно не одобряла поступков дочери, считая, что они идут во вред не только ей самой, но и ее мужу. Она писала Гофриди: «У себя в замке он вместе с ней считает себя неуязвимым, в полной безопасности, и позволяет себе все. А если бы ее с ним не было, у него не было бы средств для исполнения своих безумных желаний, а, следовательно, поступки его были бы неопасны. Пусть бы он развлекался, измышляя преступления в стенах дома или даже вне стен его, в любом случае у него не было бы достаточно денег, а, следовательно, стоили бы его развлечения недорого и не имели бы последствий». Практичная мадам де Монтрей подсчитала, во что обойдется подкуп родителей девочек, и тяжело вздохнула. А ведь был еще и мальчик-секретарь, пока находившийся в замке при хозяине, и Нанон, разрешившаяся от бремени девочкой, отцовство которой она приписывала собственному мужу. Но за эту темпераментную особу нельзя было поручиться: в любую минуту она могла все рассказать. И если можно было убедить судей не придавать значения выдумкам несовершеннолетних девочек, то показания совершеннолетней и замужней Нанон будут выслушаны со всем надлежащим вниманием. Тогда прощай пересмотр Марсельского дела! Поэтому Нанон также следовало временно изолировать.

Если бы не внуки, Председательша ни за что не стала бы заниматься делами дочери, так как та давно уже принимала решения исключительно по указаниям мужа. Но не помочь смыть пятно с имени де Сад мадам де Монтрей не могла еще и по другим причинам: она почувствовала поддержку семьи маркиза. Родственники, извещенные председателем парламента в Эксе о безумствах маркиза с похищенными им молодыми людьми обоего пола и о заведенном на него в Лионе деле, похоже, также были не прочь любым способом изолировать Донасьена Альфонса Франсуа от общества и наконец прекратить сплетни и слухи, окружавшие его имя. Пера де Сада пока опасалась только его теща.

Аббат де Сад, который мог бы оказать мадам де Монтрей действенную помощь, взяв на себя переговоры с судьями в Эксе, где должен был состояться пересмотр дела, решительно отказался куда-либо ехать. Хватит того, что племянничек сплавил ему избитую и исцарапанную девицу! Не отличаясь нравственным образом жизни, аббат не любил общения с судьями: в отличие от Донасьена он не эпатировал общественность своими похождениями. Когда скандал разгорелся, аббат напрямую обратился к министру Королевского дома с требованием арестовать его обезумевшего племянника и посадить под замок.

Привыкшая ничему не удивляться Председательша, пользуясь «затишьем» в похождениях зятя, принялась действовать самостоятельно: связалась с прокурором Лиона, составила инструкцию для Гофриди, написала письмо в Экс. Однако тревога не покидала ее, и свои сомнения она высказывала Гофриди: «Если он и дальше станет вести себя тихо быть может, через некоторое время мы сумеем забыть о нем. Однако хватит ли у них разума, и у одного, и у другой, сохранить подобное поведение? Я лично сомневаюсь…» «У них» — это у зятя и Рене-Пелажи.

* * *

Пока все вокруг суетились, пытаясь замять последствия «театрального эксперимента», который можно было бы назвать «Шестьдесят дней Содома», де Сад отдыхал, а чтобы не скучать, усиленно читал. В Ла-Косте стараниями графа де Сада, а затем и Донасьена Альфонса Франсуа была собрана обширнейшая библиотека, и маркиз постоянно пополнял ее. Каталог этой библиотеки, составленный на основании описей, сделанных де Садом и по его указаниям в 1769 и 1778 годах, насчитывал почти пять сотен названий, среди которых наряду с греческими (Софокл, Пиндар, Плутарх), римскими (Виргилий, Цицерон, Светоний, Гораций, Ювенал, Овидий, Петроний, Тацит, Тит Ливии) и европейскими (Боккаччо, Шамфор, Лабрюйер, Сервантес, Расин, Мольер) классиками были широко представлены писатели современные, как «первого ряда» (Бомарше, Кребийон-отец и Кребийон-сын, Дидро, Вольтер, Лесаж, Прево, Ричардсон, Руссо, Мариво, Филдинг), так и «второго» (Бакюляр д'Арно, Шарль де Фье де Муи, Клод Жозеф Дора, Ретиф де ла Бретон, Луи Себастьян Мерсье, мадам де Граффиньи, Антуан Гамильтон). В библиотеке де Сада работы по философии — сочинения Монтескье, Спинозы, Бейля, Декарта, Эразма, Гольбаха, Гоббса, Гельвеция, Юма, Ламетри, Паскаля, Локка — соседствовали с сочинениями утопистов Мабли и Морелли, с трудами отцов церкви и скабрезными историями о папах и иезуитах. На ее полках мирно уживались жизнеописания святых праведников и теологические трактаты (собранные, видимо, по принципу: «врага надо разить его же оружием»), труды Мартина Лютера и мемуары герцога де Шуазеля, записки маркиза д'Аржансона и любимца Генриха IV герцога де Сюлли, апокрифические мемуары мадам де Помпадур и жизнеописание адмирала Колиньи, сочинения по истории Франции, труды по истории Англии, Италии, Голландии, России, Швеции, Польши, Туниса, Алжира, очерки о плаваниях в далеких южных морях, несколько технических трактатов (по математике и геометрии) и даже нашлось место толстому сочинению о том, как следует сохранять свое здоровье. Словом, выбор поистине огромный, позволяющий в полной мере оценить широту и разносторонность интересов маркиза, его величайшую эрудицию. Но как и любому книголюбу, книг де Саду всегда не хватало. В ту зиму, например, он много читал по истории Прованса и даже попросил Гофриди купить ему в Париже последние новинки по этой теме. Результатом этого чтения можно считать набросок о Гильеме де Пуатье[8], сделанный в Венсене в 1780 году, — о том, как Гильем, имея буйный нрав, решил организовать в Ниоре публичный дом под видом женского монастыря.