— Чего же, например, оптимистичного в том, что я так много работаю, но никак не могу выбраться из долгов? Мне никто не торопится платить за мой труд, меня все постоянно обманывают. Какой же в этом положительный аспект?

— Все очень просто, и я попробую вас в этом убедить. Вот вы хотели бы, например, получать много-много денег?

— Боже мой, герцогиня, — воскликнул Бальзак, — и вы меня еще об этом спрашиваете! Конечно, хотел бы.

— А хотели бы вы для этого, — сказала герцогиня с улыбкой, — целыми днями сидеть в какой-нибудь наискучнейшей адвокатской конторе, перекладывая бумажки и выслушивая распоряжения какого-нибудь зануды?

— Нет, не хотел бы.

— Значит, если я вас правильно поняла, свобода для вас дороже?

— Конечно, дороже.

— И вы готовы были бы отдать часть своих денег за эту свободу?

— О, сударыня, без всякого сомнения, да я все отдал бы за это!

— Ну вот вам и положительный аспект — сейчас вы свободны и можете заниматься любимым делом. А ваше нынешнее материальное положение — это и есть та самая плата за вашу свободу.

И это был второй урок герцогини, который постарался усвоить Бальзак.

* * *

Прошло совсем немного времени, и дела Бальзака, следовавшего советам герцогини д’Абрантес, явно пошли на лад.

Для начала она пригласила его к себе, когда там собралось так называемое «общество». Это был первый серьезный выход Бальзака в свет, и он очень волновался. Мы располагаем подробным описанием подобного же появления у герцогини другого молодого человека, изложенном в книге «Жизнь, как она есть. Записки неизвестного», изданной Л. Брантом в Санкт-Петербурге в 1843 году. Описание это забавно само по себе, ибо достаточно красноречиво отражает царившие в то время салонные нравы, но для нас интересно оно и тем, что, похоже, то же самое мог бы рассказать о своем первом появлении на приеме у герцогини и Бальзак. Вот небольшой отрывок из этого описания:

«В назначенный вечер я не преминул явиться к мадам Жюно и застал у нее довольно многолюдное общество, большею частью состоявшее из одних мужчин. Некоторые из них были в очках, и почти все с физиономиями, очень выразительно говорившими: „Мы люди мудрые, литераторы! В наших руках общественное мнение; мы законодатели ума и вкуса; что мы скажем, то и свято!“ В числе этих мнимых представителей общественного мнения заметил я несколько лиц, которые с первого взгляда производили неприятное впечатление. Корыстолюбие, недоброжелательство, интрига, злость изображались в глазах их, как в верном зеркале, искусно освещенном. Тем не менее, они старались казаться справедливыми, беспристрастными, благонамеренными. Но, несмотря на все усилия, настоящая природа этих господ проглядывала в их речах и суждениях, невольных обмолвках и даже в самых внешних движениях, иногда очень удачно передающих движения внутренние».

— А вот наконец и вы, друг мой! — сказала герцогиня, встречая Бальзака посреди своей гостиной. Потом, отведя его чуть в сторону, она вполголоса прибавила:

— Видите, какой у меня собрался здесь ареопаг мужей великих и знаменитых, хотя, по чести сказать, без особенных на то причин, я охотно бы лишила себя удовольствия принимать этих господ. Между ними, скажу вам по секрету, только два или три человека заслуживают дружбу и уважение честных людей… Остальные же… Но сядемте, и я в нескольких словах постараюсь изобразить вам каждого из них…

После этого из уст словоохотливой герцогини, которая близко знала все закулисные сплетни, полился поток самых язвительных, самых едких эпиграмм.

— Одни из них злы по природе, другие сделались злы по обстоятельствам, вследствие привычки постоянно говорить неправду и все порицать; третьи не добры, не злы, а просто бесхарактерны, по недостатку чувства благородного стыда и уважения к самим себе. Таков, например, вот этот высокий журналист. Он воображает себя первым острословом в мире и в этом счастливом убеждении беспрестанно издевается над всем и всеми, вечно шутит и смеется. Сначала он привлекал к себе толпу, падкую на подобные фарсы, но скоро она отступилась от него и заклеймила его прозвищем уличного шута. На мой же взгляд, он не смешон, а жалок…

А вот, например, посмотрите налево, один из газетчиков. Он знает английский и итальянский языки, очень деликатно ходит, искусно кланяется и выражается отборным, сладким слогом, особенно когда обращается к прекрасному полу и думает блеснуть своею любезностью. Но я не буду слишком долго распространяться о нем. Он так ничтожен, что не стоит даже осуждения.

— Довольно, довольно, герцогиня! Если верить вашим словам, а я не смею им не верить, то всех этих господ стоило бы перевешать…

— На самой крепкой и узловатой веревке, потому что они изворотливы и скользки, как змеи…

Конечно, можно сказать, что это были злопыхательства «выпавшей из обоймы» светской львицы. Но можно посмотреть на это и по-другому: Лора д’Абрантес таким вот кардинальным способом лишала Бальзака иллюзий и повышала его самооценку. Словом, учила жизни.

У С. Цвейга читаем об этом:

«Бальзак еще не пробился, он еще не знаменит, но одного он уже достиг: Париж заинтригован новоявленным юным писателем, этим месье Бальзаком. Его приглашают в свет, он вынужден заказывать своему портному роскошные фраки и замысловатые жилеты, герцогиня д’Абрантес представляет его мадам Рекамье, чей салон в те времена был подлинной литературной биржей. У конкурирующей фирмы — мадам Софи и Дельфины Ге — он знакомится со своими уже прославленными собратьями Виктором Гюго, Ламартином, Жюлем Жаненом, и теперь необходимо только последнее усилие, чтобы и второе его желание, которое он загадал, исполнилось — он хочет быть не только любим, но и знаменит».

* * *

Салон мадам де Рекамье! Здесь мечтал побывать хотя бы разок любой начинающий артист, художник или писатель. Мог ли юный Бальзак оказаться здесь без помощи герцогини д’Абрантес? На этот вопрос совершенно однозначно отвечает А. Мартен-Фюжье:

«У нее оставались кое-какие светские связи; именно ей Оноре был обязан приглашением в салон мадам Рекамье».

В 1825 году уроженке Лиона Жюльетте де Рекамье было сорок восемь лет. Вдова крупного парижского банкира, разоренная, но все еще отличавшаяся удивительной красотой и ставшая европейской знаменитостью, она собирала у себя людей самых разных. И все они были знаменитостями.

Вот что рассказывает о ее салоне П. Сиприо:

«Около пятидесяти завсегдатаев, политических деятелей и людей творческих профессий, посещали салон мадам де Рекамье по меньшей мере два раза в месяц, чтобы послушать, как писатели будут читать свои новые произведения. Музыканты играли приятную музыку, актеры декламировали стихи».

Из политических деятелей здесь бывали бывший министр иностранных дел Матье де Монморанси, все еще бывший в фаворе, и управляющий изящными искусствами виконт Состен де Ларошфуко, из людей творческих профессий — писатели Франсуа-Рене де Шатобриан (он был любовником хозяйки салона) и Бенжамен Констан, поэт Альфонс де Ламартин, журналисты Поль Дюбуа, главный редактор «Глоб», и Луи Бертен, основатель «Журналь де Деба», а также историк и филолог Жан-Жак Ампер, естествоиспытатель Александр Гумбольдт, дипломат Проспер де Барант. Иногда заходил знаменитый актер Франсуа-Жозеф Тальма и читал отрывки из Расина и Дюси.