— Я никогда этого не хотел.

— Прости меня. Кстати, а как ты думаешь,почему Моро оказался в этом списке?

— Думаю, это — «липа».

— И то же относится к двадцати или двадцати пяти другим лицам в одной только нашей стране, а вместе с сотрудниками и коллегами их наберется в верхах более двух сотен. Еще семьдесят или около того — в Великобритании и Франции, и их число можно увеличить в десять раз. Многих из них мы считаем истинными патриотами и уважаем независимо от их политических взглядов. Неужели Гарри Лэтем, один из лучших и умнейших тайных агентов глубокой конспирации, рехнулся?

— Это трудно себе представить.

— Вот поэтому каждый человек в его списке будет проверен с того момента, как начал ходить и говорить, — решительно заявил госсекретарь, и губы его вытянулись в тонкую линию. — Переверните каждый камень, принесите мне досье, проверенные ФБР с особой тщательностью.

— Адам, -возразил Нокс Тэлбот. — Это территорияФБР, а не наша. Это ясно указано в сорок седьмом параграфе Устава.

— К черту параграфы! Если наци бродят по коридорам правительства, промышленных объектов, проникают в храмы искусств, мы должны выявить их и разоблачить!

—Кто нам даст полномочия? — спросил Соренсон, глядя в лицо государственному секретарю.

— Я, если хотите, возьму ответственность на себя.

— У, конгресса могут быть возражения, — заметил начальник К.О.

— Плевать на конгресс, просто держите это в секрете. Господи,хоть это вы можете сделать? Вы же оба — часть правительства, не так ли? Она называется исполнительная власть, джентльмены, и если исполнители, сама президентская власть, смогут разоблачить нацистов в нашей стране, народ навеки будет благодарен вам. Ну, за работу, трудитесь и приносите мне результаты. Совещание закончено. У меня встреча с продюсерами воскресных телевизионных утренних бесед. Я намерен объявить о новой политике президента в Карибском вопросе.

Разведчики вышли в коридор Государственного департамента, и Нокс Тэлбот повернулся к Уэсли Соренсону.

— Не хочу я ничем заниматься, кроме того, кто проник в программы наших компьютеров «АА-ноль»!

— А я лучше уйду в отставку, — сказал глава К.О.

— Это не выход, Уэс, — возразил директор ЦРУ. — Если мы уйдем в отставку, Боллинджер найдет парочку других, которые будут безропотно ему подчиняться. Давай останемся и будем тихонько «сотрудничать» с ФБР.

— Боллинджер это исключает.

— Нет, он просто возражал против параграфа сорок седьмого, который запрещает тебе и мне действовать внутри страны. В сущности, он не хотел, чтобы мы нарушали закон, но, вероятно, со временем он поблагодарит нас. Черт, окружение Рейгана постоянно это проделывало.

— Стоит ли того Боллинджер, Нокс?

— Нет, не стоит, но наши организации стоят. Я работал с шефом Бюро. Он не одержим границами своей территории... Это не Гувер. Он — человек порядочный, бывший судья, имеет представление о справедливости, к тому же у него уйма «наружек». Я постараюсь убедить его, что все необходимо сохранить в тайне и тщательно расследовать. И посмотрим правде в лицо: нельзя оставлять в стороне Гарри Лэтема.

— Я все же думаю, что Моро — ошибка, роковая ошибка.

— Но ведь есть и другие, которые не ошибка. Не хотелось бы об этом говорить, но тут Боллинджер прав. Я свяжусь с Бюро, а ты сохрани Гарри Лэтема живым.

— Тут есть еще одна проблема, Нокс, — нахмурившись, сказал Соренсон. — Помнишь грязную историю пятидесятых, все дерьмо, которое вытащил Маккарти?

— Еще бы, -ответил директор ЦРУ. — Тогда я только поступил в колледж, и мой отец был адвокатом по гражданским правам. Его объявили коммунистом, и нам пришлось переехать из Уилмингтона в Чикаго, чтобы две мои сестры и я могли продолжать учиться. Да, черт побери, помню.

— Постарайся, чтобы и ФБР вспомнило об этом. Нельзя, чтобы чьи-то репутации и карьеры погибли из-за безответственных обвинений или хуже того: из-за слухов, которые невозможно пресечь. Нам не нужно, чтобы ФБР стреляло направо и налево, — мы заинтересованы в осмотрительных профессионалах.

— Я знаю этих стрелков, Уэс. Главное — устранить их в критический момент. Строго профессионально и спокойно — такова заповедь.

— Дай нам Бог удачи, — сказал директор К.О., — но что-то подсказывает мне, что мы попали в опасные воды.

* * *

«Чистый дом» антинейцев в парижском районе Марэ оказался уютной квартирой над магазином модной одежды на рю Делакор; штат состоял из двух женщин и мужчины. Представление было кратким — Карин де Фрис говорила о том, что вопрос от судьбе Дру Лэтема чрезвычайно важен и решать его надо срочно. Седая женщина, с мнением которой здесь явно считались, посовещалась со своими коллегами.

— Мы отправим его в «Мезон руж», что на перекрестке дорог. У вас там будет все необходимое, мсье. Карин и ее покойный муж всегда были с нами. Да поможет вам Бог, мистер Лэтем. Братство необходимо уничтожить.

* * *

Старое каменное здание, называемое «Мезон руж», когда-то было небольшим недорогим отелем, затем в нем разместились конторы фирм средней руки. Судя по потрепанному списку, в доме находились агентство по найму неквалифицированной рабочей силы, слесарно-водопроводная фирма, типография, частное детективное агентство, специализирующееся «на бракоразводных процедурах», несколько фирм, предлагающих услуги бухгалтеров, машинисток и вахтеров, а также конторские помещения для аренды, которых в наличии не было. Причем на законном положении находились только агентство по найму и типография; остальные не были указаны в телефонном справочнике Парижа, якобы потому, что одни обанкротились, а другие закрылись. На месте этих контор оборудовали комнаты на одного-двух человек и несколько мини-люксов с незарегистрированными телефонами, факсами, пишущими машинками, телевизорами и настольными компьютерами: Здание не примыкало к другим домам; и два узких прохода вели к его задней стене с потайной раздвижной дверью, замаскированной под высокий прямоугольный ставень подвального окна. Этой дверью никогда не пользовались в дневное время.

Каждого гостя антинейцы кратко инструктировали о том, что от него требовалось. Это касалось одежды (При необходимости ее давали), поведения (не haute Parisien[50]), общения с жильцами (абсолютно запрещенного без разрешения управителей) и точного расписания приходов и уходов (тоже с разрешения управителей). Нарушение этих правил каралось немедленным выселением. Эти жесткие правила предусматривали обоюдную пользу.

Лэтема поместили на четвертом этаже, в мини-люксе. Техническое оборудование поразило его не менее того, что Карин называла «немецкой аккуратностью». Выслушав от одного из управителей, как пользоваться эти№ оборудованием, Дру пошел в спальню и лег. Он решил, что через час с небольшим можно будет позвонить в посольство Карин де Фрис. Ему хотелось скорее узнать, удалась ли ее уловка; неопределенность раздражала его, хотя придуманная ею история казалась в данных обстоятельствах дикой, даже забавной и отличалась простотой: Карин была с ним в пивной, когда произошел взрыв; Дру исчез, и она в отчаянии. Почему? Потому что она восхищалась им, и дело шло «к роману». Такая перспектива казалась Дру заманчивой и немыслимой, а по здравом размышлении, пожалуй, не такой уж и привлекательной, Карин — странная женщина. Болезненные воспоминания озлобляют ее, понятно, но это лишает Карин обаяния. Она — дитя Европы, охваченной ужасом перед вспышками национализма и расизма, отравляющими атмосферу всего континента. Лэтему были чужды такие люди. Ему становилось не по себе, когда он видел, как каменеет ее лицо с правильными мягкими прелестными чертами, а в больших выразительных глазах появляется холодный блеск, едва она вспоминает о прошлом. Нет, хватит с него и собственных проблем.