Леонору ободрила его старомодная любезность, и она сразу приступила к делу:

— Я хотела задать вам несколько вопросов о моей семье… если у вас найдется время.

— В моем возрасте времени сколько угодно, — улыбнулся профессор. Он кивнул на окно, возле которого стояло четыре кресла. — Присядьте, пожалуйста.

Они уселись напротив потрясающей панорамы. Кресла были удобными, но не настолько, чтобы задремать ненароком.

— Рискуя показаться злодеем из плохого фильма, хотя они, как правило, англичане, хочу спросить: Элинор, должно быть, не знает, что вы здесь? — поинтересовался профессор, усевшись.

— Нет, то есть ей известно, что я в Венеции, но она не знает, что я пришла поговорить с вами, — покачала головой Леонора.

Профессор кивнул и постучал шишковатыми пальцами по набалдашнику трости.

— Понимаю. Тогда должен предупредить вас, что не скажу ничего, о чем она делилась со мной по секрету, а в остальном постараюсь быть вам полезным.

Профессор посмотрел на Леонору. Она теребила стеклянное сердечко, висевшее на шее. Нервные движения пальцев выдавали ее. Он подумал, что эта безделушка — ответ на вопрос, о каком родственнике она хочет узнать в первую очередь. Он не ошибся.

— Что вы знаете о Коррадино Манине?

— Коррадо Манин был лучшим стеклодувом своего времени, да и любого другого тоже. Всю его семью убили на Мурано, а он по случайности спасся. Коррадо научили выдувать стекло, и он сделался мастером. Особенно ему удавались зеркала, и вскоре он стал знаменит. Говорят, что погубила его ртуть, как и многих других стеклодувов.

— Значит, он умер на Мурано?

— Наверняка не знаю. Но похоже, что так и есть.

Леонора выдохнула с облегчением, однако не прекратила расспросов.

— Вы слышали, что он уехал во Францию?

Впервые профессор как будто смутился.

— Да, я читал об этом. Ваш коллега, кажется, чем-то раздосадован. Хотелось бы знать, о каком «источнике» он толкует. Думаю, самой вам неудобно задать ему этот вопрос?

— Роберто мне ничего не скажет, а уж тем более не поможет восстановить репутацию Коррадино. Он так зол на меня, что я его боюсь. Мне кажется, он подкараулит меня, выскочит из темноты и убьет.

Она попыталась рассмеяться, но заметила, что профессора ее смех не убедил. Однако он не стал расспрашивать Леонору о ее страхах.

— А молодая журналистка? Может, вы с ней поговорите? — спросил он.

Леонора покачала головой. Как только она прочитала в газете разоблачения Роберто, тотчас позвонила в «Иль гадзетино». Ей позвали Витторию. Та отбросила всю видимость дружелюбия и говорила ледяным тоном. Она очень сожалеет, но документы, подтверждающие статью, строго конфиденциальны, тем более синьор Роберто дель Пьеро настаивает на этом. Если они проведут свое расследование и обнаружат подтверждение, синьорина Манин сможет лично во всем убедиться.

— Гм. — Падовани выразительно пожал плечами. — История — удивительная наука. Вы никогда не найдете единственного источника. Источников всегда много. Если уподобить факты алмазам, то исторические источники — грани, и каждая преломляет свет под своим углом. Иначе нельзя. Мы можем провести собственное детективное расследование и найти другие грани.

Леонору ободрило, что он использовал местоимение «мы», да и слово «детективное» навело ее на мысль об Алессандро.

— Возможно, Коррадо и уехал за границу, хотя это сомнительно. Но в конце семнадцатого века французы и в самом деле сделали большой скачок в искусстве изготовления зеркал. Свидетельство тому — Версальский дворец. Кто-то говорит, что им помогали иностранцы, другие возражают и считают, что все произошло в процессе конвергентной эволюции.

— Конвергентной эволюции? — переспросила Леонора.

— В Африке, — пояснил профессор, — из первозданной одноклеточной массы родился огромный мастодонт с большими ушами, которого мы называем африканским слоном. В Индии подобным же образом появилось существо, похожее на него во всех отношениях, за исключением размера ушей. Оба животных развивались независимо, их разделяли моря и суша. Одно — не есть копия другого. У них просто был отдаленный предок, так же как у стекла, у которого одна мать — песок. Произошла конвергентная, то есть параллельная, эволюция.

— Professore, — продолжала гнуть свою линию Леонора, — почему вы считаете маловероятным, что Коррадино уехал во Францию?

— Потому что Десятка, правящий орган Большого совета, делала все, чтобы предотвратить предательство мастеров. Она угрожала их семьям смертью, если мастера выдавали секреты иностранцам. Сам остров Мурано был до некоторой степени тюрьмой, хотя, возможно, Коррадо, как человеку, наделенному огромным талантом, разрешали по делам выбираться в город.

У Леоноры возник закономерный вопрос:

— Но, Professore, чем Десятка могла угрожать Коррадино, если всю его семью убили?

— Моя юная леди, в том-то и дело, что не всю. В области биологии познания у меня рудиментарные, но я подозреваю, что, если бы погибли все, у Коррадино не осталось бы потомков, и вас, моя милая, в том числе. У него была дочь.

* * *

Леонора утерла лицо полотенцем, не думая, сколько грязных студенческих рук воспользовалось им до нее. Она чувствовала себя неловко оттого, что опрометью выбежала из профессорского кабинета и понеслась в туалет. Ее вырвало в ближайшую раковину. Почему это известие стало для нее шоком? Если рассуждать логически, это очевидно: раз она прямой потомок, стало быть, род не прервался. Как бы тогда ей досталось стеклянное сердечко Коррадино? Леонора набралась храбрости, пошатываясь, прошла по коридору и робко постучала в кабинет профессора. Падовани вежливо поднялся, но выглядел обеспокоенно. Леонора села и извинилась:

— Прошу прощения, последние два дня я чувствую себя неважно.

Профессор кивнул и продолжил рассказ.

— Дочь Коррадо тоже звали Леонорой. Она родилась от незаконной связи Коррадо и знатной женщины Анджелины деи Вескови. Она умерла родами, и Леонору взяли в приют Пьета, где та получила музыкальное образование. Она поступила туда под фамилией Манин, но в приюте никогда не называли воспитанниц по фамилии. Девочек звали по инструменту, на котором они играли — cello,[73]violino,[74]— так сохраняли анонимность незаконнорожденных детей из аристократических семейств. Ее всегда называли Леонора della viola. Она стала хорошим исполнителем. Никто не знал о ее родстве с Коррадино или даже о ее существовании, если только он сам не рассказал кому-то. Даже Десятке приходилось уважать секреты приюта, поскольку Пьета пользовалась покровительством церкви. После смерти Коррадино Леонору нашел дальний родственник — миланец по имени Лоренцо Висконти-Манин. Леонора и Лоренцо полюбили друг друга и поженились: так она вернула свою фамилию. Манины снова стали влиятельным родом в Венеции, а их потомок, Лодовико Манин, сделался дожем, последним дожем Венеции перед падением Республики.