(это он пле тогда на «Гитаре») мужественно продолжает песню в кромешной темноте. Гора возмутилась, зашикала, заорала: «Свет!»? Ничуть не бывало. Без всяких просьб вспыхнули по всему склону тысячи фонариков. Сошлись тысячи слабых лучиков на сцене-гитаре, ярко осветили ее, не испортили песню, помогли ей.

В. М.: ты еще сымпровизировал тогда: «С поддержкой такой можно петь до утра — большое спасибо, товарищ Гора!».

Б. В.: К сожалению, сегодняшняя Гора не располагает к подобным импровизациям. Стала она какой-то всеядной, похожей на оценщика в ломбарде, извините уж мне такую параллель. Думаю, сказалось семилетнее отсутствие фестиваля в Жигулях. Гулко отозвался тот самый затяжной запрет на песню, который был вызван то ли нежеланием понять и поддержать явление, то ли чьей-то житейской трусостью: как бы чего не вышло. В основной своей массе Гора хорошо знакома с диско, хард-роком, ориентируется в джазе, а в собственно авторской песне находится, пожалуй, на стадии начальной школы. Чье-то непродуманное волевое решение обернулось потерей целого поколения слушателей авторской песни.

В. М.: По-моему, ты слишком категоричен. Не нужно забывать, что на Горе было много случайных людей, приехавших на фестиваль не за песней. Жигули — это ведь популярная у куйбышевцев зона отдыха.

Н. Ж.: А не кажется ли вам, уважаемые члены жюри, что и вы во многом позаботились об удовлетворении этого самого усредненного вкуса? Ведь значительная часть лауреатского концерта оказалась сориентированной не на размышления, а на развлечение. Уже потом, когда отшумели на эстраде трещотки и флейты, губные гармоники, скрипки, бонги (и даже контрабас), за которыми не всегда можно было расслышать бардовскую гитару, Гора вернулась к кострам. Там — то в послефестивальных разговорах и прозвучало на редкость единодушное недоумение по поводу излишней «эстрадности» концерта. Впрямую задавались вопросы: где истинная бардовская песня, ее гражданственность, патриотизм, высокая духовность?.

В. М.: Я считаю, что жюри с главной задачей справилось. Отобрано было действительно лучшее из того, что представили на конкурс. Иное дело, ЧТО привезли ребята на фестиваль. И вообще, не нужно паниковать, что нет новых ярких авторов, что слишком мало песен, в которых остро и отчетливо жил бы сегодняшний день со всеми его насущными вопросами, противоречиями и перспективами. Осмысление происходящего, да еще в виде талантливой песни не терпит суеты, торопливости. Я не предлагаю рецептов, но все-таки не стоит выносить к людям беспомощные попытки песен — своих и своих знакомых, где к месту и не к месту звучит: «перестройка», «ветер перемен, «если только будет мир» — все, что осталось от современности. Куда полезнее было бы обратиться к бардовской классике и убедиться, что многие старые песни звучат сегодня так, как будто написаны сейчас. Конечно, у каждого времени — свои песни. Пусть проникают в них модные ритмы, элементы театра, хоть цирка, лишь бы песня не оказалась при этом «ряженой». Только не забывали бы молодые пишущие и поющие о законах жанра: «А песню подхватит любой, а песне найдется работа, покуда в ней каждая нота оплачена нашей судьбой»…

Б. В.: Так какие все-таки были у зрителей основания для выражения «вотума недоверия» жюри? Время диктует и фестивалю поиск новых форм. Это хорошо. Плохо, что в результате поиска нового Грушинский остался без… коллективного жюри. Оно было разделено на четыре группы. Четыре группы жюри — четыре эстрады — четыре отдельных, не связанных друг с другом конкурса. Члены жюри, независимо друг от друга, отбирали лауреатов, как говорится, каждый на свой вкус. Я был председателем, но работал в одной из пяти групп, так что большинство победителей конкурса увидел впервые уже в итоговом концерте. Хотя он-то и должен был стать исходным, конкурсным, чтобы и Гора могла сверить свои пристрастия с нашими решениями, чтобы и члены жюри, собравшись наконец все вместе, посоветовались, поспорили, в иных случаях прибегли бы к голосованию, определяя, кто достоин звания лауреата, а кто не дорос еще до него. Отсюда — сбои, холостые обороты итогового концерта, отсутствие порой глубины и в самих песнях, и в исполнительской манере. Разумеется, все это можно было заранее продумать, предположить, спрогнозировать. Но у нас — и у жюри, и у оргкомитета — на это просто не хватило сил. Слишком много их было потрачено на борьбу за фестиваль, на нервозное ожидание, снимут ли непонятный запрет на него, положат ли конец этой затянувшейся нелепости.

Н. Ж.: Так уж складывается у нас беседа, что мы идем только по болевым точкам в судьбе фестиваля, как бы оставляя «за кадром» все то бесспорное, что давал и дает он тысячам людей, знающим истинную цену настоящей поэзии и музыке, дружбе, бескорыстию. Тем, кого авторская песня учит отличать правду от правдивости, красоту от красивости, возвышенность от ходульности. Почему же висит столько лет над Грушинским фестивалем отнюдь не гамлетовское «быть или не быть»? Почему кто-то неизвестный, ни разу не побывав на этом песенном туристском слете, не вкусив его атмосферы, решается — на всякий случай — взять да и запретить?

Б. В.: Вопросы, на которые пока нет ответа. Но я добавлю к ним еще один: не повторится ли в следующем году та же история? Есть у меня снимок, сделанный в 1980 году: намертво вбитый посреди фестивальной поляны стол с аккуратной надписью белым по черному: «Фестиваль памяти Валерия Грушина отменен». Разве можно отменить память? Знаете, под какой рубрикой газета «Известия» поместила материал о фестивале? «Учиться демократии»…

В. М.: Грушинский должен быть официально признан Всесоюзным фестивалем. Он заслуживает этого по всем статьям и практически таковым давно уже является. Правда ЦК ВЛКСМ провел год назад I Всесоюзный фестиваль авторской песни в Саратове. Сейчас в высоких кругах решается, где быть следующему — в Таллине или у нас в Казани. Но разве это должно подвергать угрозе существование Грушинского? Пусть будет много фестивалей. Пусть один из них станет творческими мастерскими, другой — смотром молодых сил, третий — ретроспективой туристской, студенческой, армейской самодеятельной песни. Вариантов множество. И столько возможностей, желания работать у каждого из нас, у недавно созданного Всесоюзного совета авторской песни, у КСП, которых в стране сотни…

Н. Ж.: Мы посоветовались и предлагаем в завершение всего три имени, которые обнародовал 14-й Грушинский фестиваль.

Куйбышевец Сергей Зарубин. Гора встала, когда звучал его «Печальный дождь», песня, написанная им во время службы в Афганистане и посвященная погибшим товарищам.

Марина Попова из Новосибирска. Она интересно, по-своему продолжает песенную традицию, начатую Новеллой Матвеевой, Вероникой Долиной, Ольгой Качановой.

Виктор Забашта (Ворошиловград). «Антипосвящение лжеперестроившимся» — самый, пожалуй,