Всем людям? Способность слышать и понимать друг друга? Может, я теперь и с Ней могу говорить так же свободно?

Почему я не подумал об этом раньше? Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Должно быть, Лиза решила, что мне стало хуже, и позвала врача, я чувствовал неприятные прикосновения к своей левой руке, мне делали укол, и я понял, что сейчас усну, но уже на грани яви и сонной нереальности услышал голос, тот же, что слышал тогда, глубокий, тихий и тоскливый, как все беды мира: «Вместе… Все будет… Вдвоем всегда… Нужно»…

* * *

— Ты совсем перестал разговаривать с тетей Женей, — сказала Лиза осуждающе.

Тетя Женя приезжала к нам — проведать меня после выписки из больницы. Мне еще предстояла нелегкая реабилитация, фирма купила путевку в санаторий, и это очень советское слово «санаторий» приятно меня волновало, хотя никуда из дома уезжать не хотелось, а хотелось только сидеть перед телевизором, выключив звук, и слушать, и думать… а говорить об этом я мог только с тетей Женей и тоже мысленно, нам уже и не нужно было касаться друг друга.

— Это даже невежливо, — продолжала Лиза. — Тетя пришла тебя проведать, а ты за весь вечер слова с ней не сказал, мне пришлось за двоих…

— Не хотелось разговаривать, — сказал я, не пускаясь в объяснения.

— Она обидится, ты же знаешь свою тетю. Она и раньше была… а теперь, когда осталась одна… Костя, конечно, звонит каждый день, но разве это…

Не обидится. Тетя Женя никогда не обидится на меня.

«Мы с Ней, — сказала она сегодня, — много говорили о том, как все-таки уменьшить скорость потепления. Ей-то это не так важно — через сто лет начнется полное восстановление химического состава или через тысячу. Терпела свою болезнь миллиард лет, потерпит еще миллион… А для нас…»

«Да, я знаю, — сказал я. — Мы это тоже обсуждали. Миллион лет не нужен — достаточно пары сотен. Воткнут людям в организм всякие наноштучки, я в этом не разбираюсь, но все к тому идет, и сможем мы жить в любой атмосфере»…

«Такой выход Ее устроил бы, — согласилась тетя Женя. — Ты прав, все к тому идет. И вот я еще о чем подумала. Венера. Там атмосфера без кислорода, и, может быть»…

«Пятьсот градусов! Вы думаете, что»…

«Четыре миллиарда лет назад на Земле было еще горячее».

Об этом можно было поспорить, но я не стал.

— Не обидится тетя Женя, — сказал я, думая о своем. — Она понимает, что мне еще трудно говорить.

Мне не было трудно. Я уже свободно владел речью, да и правой рукой мог двигать почти без ограничений. Почти. Но я действительно мало разговаривал в последнее время — даже дома, даже с Лизой и с Игорьком. Не хотелось. Разговоры утомляли. Я стал другим? Наверно.

Я слышал, как тетя Женя, вернувшись домой, шептала, дожидаясь, пока вскипит чайник: «Я тут ем и пью, а Коля лежит в земле… Я ем и пью, а Коля»…

«Не надо, — сказал я. — Пожалуйста. Николай Генрихович не хотел бы»…

«Я тут, а он»… — тетя Женя не могла остановиться.

«Оставь ее, — услышал я глубокий и тихий голос. — Ей нужно побыть одной».

«Да, — сказал я. — Тебе это так понятно — быть одной».

Она не ответила. Она не всегда отвечала. Только когда считала нужным. Может — обиделась?

«Не обижайся, — сказал я. — Мне тоже сейчас хочется побыть одному»…

Я неожиданно вспомнил, где и когда читал о человеке, поднимавшемся по крутому склону на вершину вулкана. Вокруг летели камни, но он шел вперед и вверх, размахивая знаменем, спутники пытались его догнать, считая его сумасшедшим.

А у него просто была цель. И он к ней шел.

«Я ем и пью, а Коля»…

«Одиночество — прекрасное состояние. Лучше него только общение»…

«Да», — согласился я.

— Лизочек, — сказал я. — Давай пойдем спать. Устал я сегодня…

* * *

Я хотел рассказать о любви. А получилось… Или это все-таки — о любви?

2005

ПРОБУЖДЕНИЕ

Просыпаться было тяжело. Не хотелось. Не нужно. Но и сна уже не было.

— Мисс, — произнес над ее ухом мягкий, но настойчивый (странное сочетание — мягко-настойчивый) голос. — Пожалуйста, проснитесь.

Элис открыла глаза — со светло-зеленого потолка на нее смотрело лицо мужчины: не Сол, кто-то незнакомый, широко расставленные глаза, бакенбарды, как смешно, в наше время кто ж носит такую прелесть, будто со страниц старого диккенсовского романа…

— Пожалуйста, проснитесь, — сказали губы, а лицо оставалось неподвижным. Элис подняла руку, чтобы коснуться этой маски, но пальцы натолкнулись на мягкую теплую кожу. Мужчина моргнул, лицо исчезло, оставив на потолке серую тень, и тогда Элис окончательно вернулась.

Почему в лаборатории чужой мужчина? Никто не мог войти во время эксперимента — Сол этого не допустил бы. Где он? Элис повернула голову — у пульта сидел, низко наклонившись к клавиатуре, Алекс Волков, его легко было узнать по сутулой узкой спине и лысой макушке.

Краем глаза Элис увидела еще одного мужчину — он стоял в проеме настежь распахнутой двери, будто прикрывал ее своим грузным телом. Форма… Полицейский?

Элис приподнялась на локте, и провода натянулись, несколько датчиков отлепились, и на пульте это отозвалось разночастотным писком. Сол… Где же, наконец, Сол?

Она знала, где Сол. Не впускала в сознание. Не хотела. Не понимала. Но видела: справа от пульта, между столом и дверью, лежала груда светлозеленого тряпья, из которого почему-то торчали ноги в синих джинсах, а туфель на ногах не было, туфли стояли — это бросилось Элис в глаза — справа от компьютерного столика. И еще…

Элис не успела разглядеть. Точнее, не успела понять. А еще точнее — не позволила себе понять то, что увидела.

Между ней и грудой тряпья возник темный силуэт (лампа, висевшая над дверью, освещала человека со спины, и он выглядел собственной тенью), и незнакомый голос сказал:

— Позвольте, я помогу. Эти провода вам мешают…

— Кто вы? — спросила Элис. — Что происходит? Где… Где Сол? Что вы с ним сделали?

* * *

Старший инспектор Реджинальд Дайсон перелистывал страницы своего потрепанного блокнота. Конечно, все, что он сегодня обнаружил и что могло бы помочь в расследовании этого странного дела, было уже записано в файл и передано в компьютер управления полиции, но Дайсон не то чтобы не доверял современной технике — он ее не любил. Не любил мобильных телефонов, хотя прекрасно понимал, какое это замечательное изобретение. Не любил компьютеры, зная, разумеется, что без них нынче и шагу не ступишь, а информацию, кроме как