Собор за собором запрещал использование фасцинума, и уже частота этих запрещений говорит о том, насколько глубокие корни имели связанные с ним практики. Второй собор в Шалон-сюр-Саон (813) высказался определенно и недвусмысленно; также и синоды в де Мано (1247) и Туре (1396). Бурхард из Вормса (умер 25 августа 1025 года) в своем знаменитом декрете писал: «Fecisti quod quaedam mulieres facere solent, ut facere quoddam molimen aut mechinamentum in modum uirilis membri, ad mensuram tuae uoluptatis, et illud loco uerendo-rum tuorum, aut alterius, cum aliquibus ligaturis colligares, et for-nicationem faceres cum aliis mulierculis, uel aliae eodem instrumento, siue alio, tecum? Si fecisti, quinque annos per legitimas ferias poeniteas». И далее: «Fecisti quod quaedam mulieres facere solent, ut iam supra dicto molimine uel alio aliquo machinamento, tu ipsa in te solam faceres fornicationem? Si fecisti, unum annum per legitimas ferias poeniteas».

В другой пенитенциарной книге написано: «Mulier qualicumque molimine aut per seipsum aut cum altera fornicans, tres annos poeniteat; unum ex his in pane et aqua».

«Cum sanctimoniali per machinam fornicans annos septem poeniteat; duos ex his in pane et aqua».

«Mulia qualicumque molimine aut seipsam polluens, aut cum altera fornicans, quatuor annos. Sanctimonialis femina cum sancti-moniali per machinamentum polluta, septem annos».

Таким образом, очевидно, что распространенные в античности искусственные методы соития практиковались во все эпохи так же, как и в наше время, и снова и снова подвергались запрету со стороны Церкви. Уже это должно было заинтересовать сатанистов, и вряд ли кто сомневается, что среди прочих темных безумств шабаша всеобщее распространение получило и использование фасцинума. Но, разбирая детализированные и полные материалы судебных протоколов, мы сталкиваемся с ужасными загадками темной похоти, которые не могут быть объяснены обычным половым актом или использованием механических приспособлений. Однако богословы и инквизиторы в совершенстве понимали, какие невыразимые кошмары царят в запредельной мгле.

Животное-фамилиар весьма отличалось от фамилиара в человеческой форме. В Англии о них рассказывалось особенно много, и даже сегодня художник, вознамерившийся написать портрет ведьмы, изобразит ее с большущими зубами, в остроконечной шляпе, красном плаще, ковыляющей с клюкой, и, конечно, рядом с ней будет ее большой черный кот. Следует заметить, что в других странах упоминания о таких животных крайне редки, так что епископ Фрэнсис Хатчинсон даже говорит: «Нигде мне не приходилось слышать о бесах (Imps), кроме нашей страны, где кормление, поощрение и позволение им сосать себя приравнивалось к уголовному преступлению» [261]. Интересно, что такие фамилиары встречались, как правило, в Суффолке, Эссексе и восточных графствах. Животное практически любого вида могло выступать в этом качестве – собаки, коты, хорьки, ласки, жабы, крысы, мыши, птицы, ежи, зайцы, даже осы, мотыльки, пчелы и мухи. Печально думать, что в ряде случаев несчастные женщины, отвергнутые своими соотечественниками, искали дружбы у кошки или собаки, кормили своих бессловесных друзей лучшими кусочками, которые они могли достать, и единственно в силу этого своего чувства оказывались на костре или виселице. Но весьма часто ведьма действительно содержала маленькое животное на диете из молока, хлеба и ее собственной крови с тем, чтобы совершать при его посредничестве магические действия. Детали действий этих доморощенных авгуров, на мой взгляд, ясны. Вероятно, ведьмы наблюдали за походкой животных, их действиями, тоном издаваемых ими звуков и придавали им некое особое значение. Нет сомнений, что собаку или таких птиц, как ворона или галка, можно обучить некоторым трюкам с тем, чтобы воздействовать на воображение обывателей.

Особое значение крови в жизни человека было известно, надо думать, в самые отдаленные от нас времена. Люди испытывали слабость после потери крови и, соответственно, считали ее за силу, саму жизнь. Во все эпохи кровь почиталась важным элементом при проведении терапии и имела особую магическую ценность. Несколько капель крови, которые ведьма давала своему фамилиару, были не только наградой, возобновляющей силы, но и элементом, устанавливающим более близкие отношения между ней и собакой, кошкой и птицей. Кровь представляла на уровне психики скрепляющее звено.

В ходе суда над Элизабет Сойер в Челмсфорде, 1556 год, обвиняемая призналась, что ее фамилиар, полученный ею от бабушки, известной ведьмы, был «в обличии кота с белыми пятнами» и ее бабка «научила ее кормить этого кота хлебом и молоком, как она и делала; научила ее также называть кота Сатаной и держать его в корзине. Также всякий раз, когда он делал что-либо для нее, она говорила, что он заслужил каплю крови, и давала ему ее, уколов себя в то или иное место» [262]. Было бы излишним умножать подобные факты; во время процессов над ведьмами в Эссексе, особенно в разгар работы Мэтью Хопкинса и его подручного Джона Стеарна с 1645 по 1647 год, животные-фамилиары вновь и вновь упоминаются в протоколах. Уже в 1694 году в Бёри Сент-Эдмундс пожилая матушка Маннингс из Хэртиса в Суффолке была доставлена к Верховному судье Холту по обвинению в том, что у нее был бес в образе черного хоря. Но судья отверг свидетельства компании деревенских дурней и приказал жюри вынести вердикт о неви-новности. [263] «После особого исследования я установил, – говорит Хатчинсон, – что многие в городе и его окрестностях считают, что решение это было весьма правильным». В 1712 году было установлено, что фамилиаром Джейн Венхем, ведьмы из Волкерна в Хертфордсшире, был кот.

В пьесе Форда и Деккера «Эдмонтонская ведьма» фамилиар появлялся на сцене в обличии пса. Конечно, это прямое заимствование из памфлета Генри Гудкола «Удивительное разоблачение Элизабет Сойер» (London, 1621), в котором ведьма признается, что дьявол приходит к ней в обличии собаки, причем иногда черной, а иногда белой. Какие-то дети сообщили суду, что видели ее кормящей двух белых хорьков белым хлебом и молоком, но это обвинение Сойер стойко отрицала. Во второй сцене первой части «Фауста» Гете Мефистофель впервые является Фаусту за городскими вратами в облике белого пуделя и затем возвращается с ним в его кабинет, причем рычит и повизгивает, когда читается In Principio. Это часть старой легенды. Манлий (1590), рассказывая о своем разговоре с Меланхтоном, цитирует его слова: «Он (Фауст) всегда ходил с собакой, которая была дьяволом». Паоло Йовио сообщает [264], что Агриппу всегда сопровождал демон в обличии черного пса. Но Жан Вейер в своем знаменитом труде «De Praestigiis Daemonum» [265] сообщает, что в течение ряда лет он общался с Агриппой и что его черная собака по кличке Монсир, о которой рассказывали столь необычные истории, была совершенно невинным животным, которое он часто выводил гулять на поводке. Агриппа очень любил свою собаку – она ела с ним с одного стола и по ночам лежала в одной кровати. И поскольку он был видным ученым и по характеру затворником, то Агриппа никогда и не пытался противоречить слухам, которые повсюду распространяли его соседи. В том, что эти слухи возникли, удивительного немного, учитывая известность герметических работ Агриппы, прославивших его имя уже при жизни. Многие полагали, что он могущественный волшебник.