— Она перешла мне от моего учителя.

— От того жида?

— Вы не смеете так говорить!

— Да успокойся ты, я не хотел тебя обидеть, но зря ты поверил ему, Оскар. Он заразил тебя неизлечимой духовной болезнью. Рано или поздно твой дар, твои редчайшие способности понадобятся партии и Родине, а ты не умеешь ходить строем, тащить плуг и носить ярмо… Ты не сможешь преданно служить грядущему коммунизму и братству народов. Ты будешь скрывать свой талант, затаившись, вынашивать крамольные мысли, прятать душу, потому что на ней — язвы и проказы. А вот перстень… Перстень — достояние народа, и мне даже не важно перешел ли он по наследству, был ли куплен в магазине, найден или снят с убитого. Я могу взять его и без твоего согласия.

— Лебедев, я вижу вас изнутри. Вы честны и связаны некоей клятвой. Этот камень нельзя взять силой, только передать, иначе он обратится в орудие зла.

— Откуда ты знаешь, может быть, мне только этого и надо. Ладно… Шучу! Меня устраивает цена вопроса. Я помогу тебе и ей. После успешного окончания операции ты добровольно сдашь мне перстень под расписку. Ты и не знаешь, что носишь на груди… Хотя, может, так оно и лучше. Этот перстень, как две капли похожий на тот, что когда-то искал Блюхер. На границе Монголии и Китая перстень исчез. Последнему хозяину этого перстня Блюхер предлагал сохранить жизнь, если тот выдаст эту странную реликвию. Тот предпочел умереть.

— Вы говорите о бароне Унгерне?

— Да… о нем. Теперь эта штуковина всплыла в самом сердце советской России из кармана фокусника. Есть ли во всей этой истории логика или она придумана сумасшедшим сказочником?

Лебедев рассеянно смотрел сквозь заметенные стекла.

— Оскар, Оскар… Что мне делать с вами? — говорил он, словно жалуясь. — Мы строим совершенные боевые машины, выводим ветвистую пшеницу. Еще немного, и хлеб будет расти на деревьях. Великий Сталин собственноручно скрестил тыкву с арбузом на своей даче у Холодной Речки. Скоро мы завершим ядерную программу, и наши самолеты полетят на Луну или еще черт знает куда. А тут вы со своим средневековым колдовством. Не волнуйтесь: то, что этим вечером случилось на Никитской, спишут на пьянку и дебош. Хуже другое: для спасения Анастасии нам придется разыграть ее смерть. В распоряжении нашей службы есть все необходимое, в том числе яды. Это вещество называют „Яд Джульетты“, но точнее было бы назвать его „порошком самадхи“, ибо он вызывает состояние подобное каталепсии. Дыхание останавливается. Пульс не прощупывается. Реакция зрачков отсутствует. Девушка выпьет его вместе с вечерним чаем и к утру будет „мертва“. После того, как кремлевский врач констатирует ее смерть, тело перевезут в правительственный морг. Я хорошо знаю московские подземелья, в том числе подходы к этому храму смерти. Я помогу тебе увезти твою спящую царевну. После придется подделать документацию о ее якобы кремации. Приготовь для нее теплую одежду и жди. Я заеду за тобой завтра после полуночи.

Путь в подземелья начинался в подсобке старинного магазина на улице Горького. Мы спустились в сухой подвал, вскрыли люк, ведущий в подземелье, миновали мрачные катакомбы и вскоре оказались в широком подземном туннеле. Лебедев держал в руках фонарь. Он двигался уверенно, находя неприметные ответвления хода. Осыпавшийся темный кирпич сменился белым, грубо тесанным камнем; мы были вблизи исторического центра.

У развязки кремлевской теплоцентрали устроили привал. Я попросил показать мне ампулу с противоядием.

В руках Лебедева блеснула стеклянная колба с густой маслянистой жидкостью на дне, но он отказался дать мне ее в руки.

— Еще не время. Мы применим этот эликсир к твоей Насте. Нам придется подождать часа два, пока морг закроют и опечатают. Можешь поспать, если ты устал. Здесь душно, и от этого все время хочется спать.

Он устроился спиной к горячей трубе и закурил, поглядывая на бетонный потолок.

— Иногда смотрю по сторонам и думаю, как я здесь оказался? Зачем? Я окончил два курса Петербургского университета, девичья фамилия моей матери занесена в „гербовник“. Моя мать была дворянкой, а отец — священником в Петербурге. Парадокс, но все отпрыски смиренного батюшки поголовно пошли в революцию, вслед за самым первым реформатором нашей эры. Помнишь: „Не мир принес я вам, но меч!“. Революционный пыл не угас в потомках, хотя принял довольно причудливые формы.

Лебедев достал платок и тщательно вытер лоб и шею.

— Мальчишкой я мечтал о всемирном братстве людей, окрыленный этой мечтой рванулся в революцию. Пока я размахивал маузером, пьяная матросня затащила на революционный корабль и „социализировала“ мою сестру. Младшего брата распяли на досках, как поповича, „кутейника“. Но я продолжал служить моему „богу“, святой идее добра и истины, всемирного коммунизма. Я проливал кровь, я опускался на дно бездны, но я не совершил ни одного дурного или грязного поступка. Мое зло — свято. Оно добро. Убивая, я никогда не хотел присвоить чужого, овладеть тем, чего у меня нет. Я убивал только врагов моего Бога, я чистил землю от скверны. Я не пролил ни одной капли крови ради себя, из страха или алчности. Я защищал свою идею, в которую свято верил, как крестоносец. Я всю жизнь прожил монахом, я не пью, мало ем, мне в быту ничего не нужно. Кровь — мое жертвоприношение, самая сладкое и желанное.

Лебедев скрипнул зубами. На его бледном лице появилось выражение то ли ярости, то ли безумной любви.

— Я забыл их всех… Всех, кого расстрелял. Я никогда не смотрел в их глаза, где за секунду до выстрела горела звериная жажда жизни. Я спускал курок и погружался в темный восторг таинства. Истинная святость и настоящий грех непостижимы, как слишком низкая и слишком высокая нота, но их слышат там!

Лебедев поднял указательный палец вверх и прислушался к тишине. От влажного жара плавился воздух, словно мы были у котлов преисподней. Лебедев говорил торопливо, захлебываясь словами. Он спешил высказать то, чему не мог подобрать слов.

— Я понимаю так: человечество — часть живой материи, способная к эволюции. Эволюция ведет к Богу, революция к сатане. Человек должен вырасти над собой, стать вровень с Богом! Но для этого не подходит обычный человеческий материал.

Чтобы приблизиться к этой идее, Гитлер создал тайный круг СС. У нас свой круг — „Орден меченосцев“. Все мы из „бывших“. Мы — „господа“, никогда не жалели „красное быдло“, пусть сгинет в свальных ямах истории. Ты — тоже из бывших. Наверняка, твой отец тоже „чистяк“, „золотопогонник“. Породу невозможно стереть. Поэтому мы с тобою родня. Кровь, чистая кровь — вот наш пароль. Нас всего двенадцать. Мы не знаем имен друг друга. Наши имена известны тринадцатому, „Великому Красному Легату“. Он дворянин, единственный из дворян, уцелевший в кремлевских верхах. В 1907 году он сидел в бакинской тюрьме с самим Верховным. Потом стал меньшевиком и по заданию Временного правительства должен был арестовать Ленина. И после всего этого он сумел доказать свою преданность Верховному. Триста тысяч отправил под расстрел собственноручно, служил как пес. Когда ему „Сам“ по вертушке звонил, тот вскакивал и в струнку вытягивался…