Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бартон гениальный актер, которого американские академики просто не оценили (не доросли!), но он всегда считал, что лицедейство не мужское занятие, и даже мучился тем, что занимается несерьезным делом. Всегда мечтал стать писателем или преподавать литературу в колледже. Марлон Брандо сказал, что тоже считает актерство валянием дурака и ни за что не стал бы этим заниматься, но в какой еще профессии за валяние дурака платят такие деньги?
Но у Ричарда актерство в характере, он просто не мог быть не в центре любой компании, не мог не развлекать окружающих своими рассказами, байками, анекдотами, а то и просто шутками. Почему? И снова парадокс. Бартон страшно застенчив и считал, что если не будет вот так общаться, то станет неимоверно скучным и быстро надоест всем.
Рассказы Бартона обожали, как и игру, однако Ричарду было трудно сбросить свою стеснительность, будучи трезвым. Я знаю, Майкл, для тебя наркотик музыка, стоит зазвучать, и зажатость куда-то девается сама по себе. У Бартона такого не было, его зажатость снималась только алкоголем, без определенной дозы он действительно был мрачным валлийцем. Зато стоило пропустить стаканчик, куда-то девалась угрюмость, появлялся тот самый блеск в глазах и очаровательнейшая улыбка.
Открою секрет, теперь уже можно, хотя я заставила Ричарда открыть этот секрет давным-давно. У меня тысячи болезней, большинство из которых смертельно опасны, но я жива. У Ричарда тоже были свои болячки, особенно он боялся двух – гемофилии (в легкой степени) и эпилепсии. Гемофилия не слишком мучила, во всяком случае, раны все же заживали, хоть и медленно. А вот с эпилепсией, приступы которой бывали крайне редко, но их угроза висела над Бартоном как дамоклов меч, он научился бороться весьма своеобразно.
Уж не знаю кто внушил Ричарду, что стаканчик виски обезопасит от приступа, но действительно помогало. Не хочу, чтобы кто-то подумал, что я пою осанну алкоголю, потому оговорюсь: именно Бартону действительно помогало, видимо, снимая какой-то внутренний зажим. Это очень плохо, потому что быстро вошло в привычку, и трезвым Ричард уже не бывал. Но когда он по настоянию своих новых женушек после нашего развода прекратил пить, приступы вернулись. Возможно, это просто из-за внушения, но с фактами не поспоришь.
Я не знала, как научить Ричарда не пить много, но я никогда не пыталась заставить его не пить вообще. Мне не удалось ни то, ни другое, другим удалось, но еще неизвестно, с кем Бартон был замучен жизнью больше и с кем больше радовался.
Еще в Бартоне боролись желание быть в нашей паре во всем первым и понимание, что я во многом опережаю, хотя бы потому, что более популярна и состоятельна финансово. С Сибилл Ричард действительно был главным – добытчиком, вершителем семейных судеб, каменной стеной, за которой можно спрятаться. Со мной так не получалось. Горжусь, что вела себя как мудрая женщина. Это не потому, что я самая умная, просто я люблю Бартона, и любовь подсказала, как себя вести.
Я понимала, что самолюбие гордого валлийца не позволит ему быть на вторых ролях в семье, как Эдди Фишеру или Майклу Уайлдингу. Сама я предпочла бы равноправие, но к моменту создания нашей семьи (официальной или неофициальной, неважно) я стояла на ступеньку выше, даже на несколько. Не по развитию, уму или еще каким-то качествам, а по положению в обществе, популярности и финансам. Мои гонорары были вчетверо выше, чем у Ричарда, моя звездность не шла ни в какое сравнение с его простой популярностью, мои знакомства Бартону и не снились, а о привычках особо важных персон и говорить нечего. С детства, с первого приезда в Лондон вместе с мамой после съемок в роли Вельвет я знала только роскошный отель «Дорчестер», а уж о том, к чему меня приучил Майк Тодд, можно рассказывать долго.
Можно было попытаться подтянуть Ричарда к своему уровню, но я прекрасно понимала, что на том наши отношения и закончатся, потому что уэльские мужчины не прячутся за спинами своих женщин. Я могла наставлять Ричарда в том, чего он не знал или не умел, показывать пример жизни, к которой он так стремился, ввести его в свой круг и познакомить со многими, с кем без меня он никогда не был бы знаком. Я так и сделала.
Но сначала требовалось помочь Бартону занять свое место в кино и в нашей паре. Это означало помочь ему не только выбирать стоящие картины (он так и не научился), но и получать хорошие гонорары. Ему предстояло заставить ценить себя и, соответственно, платить. Немаловажный вопрос, потому что валлиец не мог бы жить на средства жены, он должен зарабатывать если не больше, то хотя бы не меньше супруги. Мужская гордость не позволила бы ему иначе.
Как это сделать, если мой гонорар равен миллиону, а ему в «Клеопатре» заплатили вчетверо меньше? И я уступила, отошла в тень, позволила ему почувствовать себя добытчиком. Совсем недавно для Ричарда 125 000 долларов за роль Марка Антония были немыслимой суммой, ради которой он легко оставил театральные бродвейские подмостки, но я быстро приучила получать по полмиллиона за куда меньшую работу.
Немалую роль сыграл фильм «Особо важные персоны», думаю, и в выборе между мной и Сибилл он тоже сыграл свою роль. Бартон умен и прекрасно понял, что положения особо важной персоны рядом с Сибилл не добьется, оставшись на уровне среднеоплачиваемого актера. В крайнем случае с возрастом станет получать раза в два больше за заслуги, но купаться в деньгах никогда не будет.
Нет, Ричард не выбирал между бедной женой и богатой любовницей, он выбирал между одной и другой жизнью. Если я давила на него, то только заставляя наконец решиться на что-то! Так поступила бы на моем месте любая женщина. Но как только Бартон выбрал, я превратилась в самую любящую, самую уступчивую, самую верную жену. Мой взгляд всегда устремлен на Ричарда, мои заботы связаны с ним, Бартон и дети – вот главное в жизни. Актерство на втором плане.
Я помогла Ричарду стать звездой, не моя вина, что академики не оценили талант Бартона. Помогла почувствовать себя богатым, ведь не секрет, что, имея в кармане миллион долларов, не каждый сможет правильно его потратить. Искусство тратить деньги – великое