Вот и просека. Точнее — вытянутая проплешина, выжженная тетратилом. А посредине — шаттл. Радующая плавностью линий и техническим совершенством машина. Чуть покачивается на амортизаторах вдоль продольной оси. Движки на консолях горячие — дождевые капли испаряются на подлете. И десантная аппарель опускается медленно… У Кумбса даже пятки зачесались, так захотелось почувствовать под ногами надежную сталь корабельной палубы, а не эту гниль, в которой он сейчас лежит, стараясь слиться с лесной подстилкой.

Обстрел прекратился. Неужели аборигены все-таки испугались и удрали в лес? Ох, не верится! Затаились. Выжидают, когда пехотинцы рванут через просеку. И ведь придется… Одна надежда, что летуны прикроют. Не зря же у них пулеметная башенка имеется. Перед пятидесятым калибром этим стрелкам в перьях не устоять точно. Вот только бортстрелки на шаттлах, как правило, аховые — глазом не успеешь моргнуть, как тебя же и продырявят. Было дело на Эсмеральде… Ладно, бог не выдаст, капрал не съест…

Капитан Кемпнер протиснулся между валуном и сержантом, ощупал цепким взглядом дистанцию прорыва. Скомандовал:

— Давайте, парни, на первый-второй!

Сержант Кумбс пружинисто вскочил, бросился к шаттлу, непрерывно тарахтя из автомата. Он прикрывал командира справа. Замыкал Скворцов, прикрывая левую сторону. Кемпнер бежал между ними.

И тотчас же полетели стрелы. Аборигены применили излюбленную тактику — стрелы повалили с трех сторон и посыпались сверху. Пулемет шаттла молчал, но Кумбсу везло. Он преодолел уже половину расстояния до аппарели, и ни одна стрела его не задела.

«Доберусь живым, проставлюсь ребятам… пусть радуются, что сержант Кумбс вырвался с треклятой Немезиды…».

Он ухватился за эту мысль, как за последнюю ниточку. До шаттла было рукой подать. Еще пятнадцать, ну двадцать шагов…

— Сержант! — каркнул за спиной капитан. — Стой! Напра-аво!

Он не успел осознать смертоносного смысла команды. Сработали рефлексы.

Остановился. Развернулся, прикрывая отход товарищей по оружию, грудью встречая всю ненависть восставшей планеты. Кемпнер и Скворцов прошмыгнули к аппарели. Запоздало ударил пулемет шаттла…

— …Кемпнер приказал его бросить, — добавил егерь, вороша золу, — но я все-таки рискнул и втащил Кумбса на борт… Кровищи было… «Попугаи» утыкали его стрелами, как дикобраза, но хватило бы и одной…

Они помолчали.

Жизнь на атолле входила в дневную силу, хотя по меркам Сирены было еще раннее утро. Из зарослей актиний показался клоун-ворчун, сорвал длинную прядку самострелы и утащил в чащобу. На берег опустилась стая рыбоптиц. Ремина невольно загляделась на живую радугу их плавников. Странно было видеть это все. Она как будто не вернулась с дождливой Немезиды. С планеты, от полюса до полюса покрытой болотистыми лесами. С планеты, где, несмотря на всепроникающую сырость, чистая пресная вода — высшая ценность… Планеты тайны, смерти и отмщения…

Захрустела коралловая крошка под тяжестью нескольких десятков ног. Егерь вскочил. Реми тоже.

— Кто это, Эндрю? — спросила она.

Он не ответил.

Из зарослей вышла группа людей и взрослых аксл. Все были вооружены. Скворцов машинально положил ладонь на рукоять револьвера, но вспомнил, что барабан пуст и сплюнул от досады.

Человек, который возглавлял отряд, показался ему знакомым. Длинный, худой, с щегольской эспаньолкой на загорелом лице. Черт побери! Ну конечно же! Этот дурацкий пробковый шлем на Сирене носит только один чудик!

— Buenos dias, Кристо! — крикнул егерь и помахал магистру сиренианского отделения Юнион Гэлакси.

— Мы могли выйти и оттуда… — Скворцов указал на пещеру: темное пятно на оранжево-красном теле рифа. — А могли и оттуда… — он поднял руку, ткнул пальцем в сторону неприметной расщелины.

— То есть, Эндрю, ты не помнишь?

Судя по всему, Кристо им не поверил. Ни егерю, ни Реми. Долговязый жевал губами, топорщил усы, играл кустистыми бровями. Его спутники — длинноволосые и бородатые волонтеры — открыто перемигивались и похихикивали. Сверкали на солнце рубиновые сердца, приколотые к застиранным рубашкам и футболкам.

— Я много чего помню, Кристо, — в голосе Скворцова прозвучала досада, — из того, что хотел бы забыть навсегда.

— Что же вы видели, когда шли через Хардеген?

Егерь вздохнул, взлохматил ладонью волосы.

— Коняшку Ричи Макги видели. Представляешь?

— Ветерка, что ли? — оживился Кристо. — Кто бы мог подумать, кто бы мог предположить, — пропел он, отворачиваясь от Большого барьерного рифа.

Реми сидела неподалеку: прижавшись спиной к дендрополипу тигровой окраски, обхватив колени руками. Ей было стыдно смотреть Кристо в глаза. И не потому, что час назад она кувыркалась на песочке с егерем (он же биолог, он же сержант, он же исполнитель приказов Кемпнера-мясника) — в жизни всякое случается. А оттого, что ей совсем не… Ах, как стыдно! Очень стыдно признаваться в этом себе самой! Но…

Ей больше не хотелось быть волонтером!

Папа́ — толстяк, скряга и старый развратник — оказался десять тысяч раз прав! Он, конечно, не мог учесть вмешательства симмонсов в воспитательный процесс, но — тем не менее! Отец добился своего: Реми выпустила пар. Она за неполные сутки Сирены прошла через кровь, грязь, страсть; повидала смерть, прикоснулась к тайне и вот теперь сидит в лохмотьях на песке, как неприкаянная. Смотрит на испанского гранда и его оруженосцев, а сама отчаянно хочет домой: во дворец папа́, что в Ницце. К слугам и пахнущим шампунем лабрадорам, к своей электрогитаре, к мольберту и краскам, к фотографии матери в траурной рамке.

Проклятый Арух-иуда! Чокнутый миссионер! Вырвал ее рубиновое сердце. Растоптал на пластиковом полу салуна Опарыша. Но все-таки он дал маху: Реми так и не ощутила желания повернуться к истинной вере лицом, тем более — прочими частями тела.

— Моя госпожа…

Кристо взял Реми за руку, поклонился, поцеловал расцарапанные пальцы.

— Я хочу домой! — смогла лишь выдавить она.

Волонтерка. Героиня. Настоящий писатель!

Стыдно, стыдно, стыдно…

До тошноты противно. Но ничего — ничегошеньки! — с собой не поделать.

— Конечно-конечно, — прошептал Кристо бархатистым голосом. — Но, госпожа! — Он украдкой оглянулся, затем присел на корточки рядом с Реми. — Пока Эндрю нас не слышит… Не будете ли вы любезны объяснить, что на самом деле произошло?

Реми вздрогнула. Покрепче сжала руками колени, закусила нижнюю губу, чтоб не разреветься белугой.

— Не бойтесь, — продолжал увещевать Кристо. — Я смогу вас защитить. Вижу, вы потеряли рубиновое сердце. Вот, — он отцепил от рубашки значок, — возьмите мое!

Он повесил безделушку на то, во что превратился топик Реми.