А Виник оставался всё таким же неуловимым, хотя рыцарь с псом искали его дни и ночи напролёт. Бывший монах наведывался в деревню и обличал нормандское племя в целом и сэра Пэгана в частности, но при появлении д’Эрбервилля скрывался в Заповеднике. Так продолжалось до тех пор, пока Пэган не решил попросту спалить весь лес дотла. В Индии подобную процедуру называют хунква. Не очень безопасное предприятие: с равным успехом можно выкурить тигра, а можно уничтожить всю деревню.

На поляну привезли уйму сена и подожгли. Но огонь не хотел разгораться, его словно гасило адским дыханием. Сэр Пэган на закате почуял близость врага и спустил пса. Красный Шак рванулся прочь, намереваясь порвать Виника на куски. Послышались жуткие вопли — звериные и человеческие. Последние слуги Пэгана сбежали, остался лишь один паж (необходимый свидетель, который впоследствии и поведал историю). Д’Эрбервилль с гневными речами обращался к деревьям, затухающему пламени и небесам. И вдруг из чащи вышел не кто иной, как Виник из Мельчестера, облачённый в окровавленную шкуру Красного Шака.

В большинстве изложений этой легенды тут появляются «негодяй», «нормандский пёс», «саксонский боров», «милостивый государь» и прочие выражения, характерные для «Айвенго». Думаю, всамделишный разговор между двумя заклятыми врагами содержал такие французские и английские словечки, которые вряд ли бы употребил сэр Вальтер Скотт.

Пэган потянулся за мечом. Виник ещё плотнее закутался в собачью шкуру, пока та не сделалась его второй кожей. Его глаза увеличились, зубы удлинились. Монах превратился в Красного Шака, расхаживающего на двух ногах, подобно человеку. Бэринг-Гулд придерживается той точки зрения, что монах и пёс с самого начала были одним существом, а если верить Ордерику Виталию, Виник пожрал плоть и дух Шака и соединился с ним, когда тот вобрал в себя силу всей своры. Как бы то ни было, тварь — Красный Шак и Виник в одном лице — набросилась на злодея Пэгана и разорвала ему глотку. А на десерт полакомилась ещё трепещущим сердцем.

Легенды утверждают, что с того самого дня Красный Шак поселился в Заповеднике — закусывал заблудившимися детишками и каждый раз, как в роду д’Эрбервиллей рождался злодей или тиран, непременно им угощался. А тираны и злодеи, как вы понимаете, рождались у них частенько.

За долгие столетия д’Эрбервилли не раз погибали при загадочных обстоятельствах, так что их смерть вполне можно было свалить на легенду о дьявольской собаке. Предание поэтому, так сказать, несколько раз переживало новое рождение. Немногие члены клана умирали в собственной постели — разве что их приканчивали любовницы (как в случае с Алеком д’Эрбервиллем) или травили ядом нетерпеливые наследники (как в случае с пуританином Годуотом д’Эрбервиллем). Неудивительно, что их род полностью вымер к тому времени, как ростовщик Сай решил обзавестись новым имечком. Странно, что они вообще протянули так долго, учитывая врождённую склонность к подозрительным несчастным случаям, убийствам, странным самоубийствам (сэр Танкред д’Эрбервилль, например, организовал свою смерть так, что его тело склевали грачи), непонятным увечьям и таинственным исчезновениям.

В шестнадцатом веке к списку фамильных привидений прибавилась призрачная карета. Её якобы вызвала Лиззи д’Эрбервилль, чтобы отправить своих непослушных детишек в ад. Когда вы слышите выражение «непослушные детишки», вам, верно, представляется битая посуда и девочки, которых дёргают за косички… Мой лицемерный батюшка говорил «непослушные детишки» и имел в виду карточные долги и брюхатых горничных. А вот для д’Эрбервиллей из шестнадцатого века «непослушные детишки» означали осквернённые погосты, школьных товарищей, утопленных в пруду, и сожжённый дотла замок.

И до и после призрачной кареты главным привидением д’Эрбервиллей оставался Красный Шак. В течение трёх месяцев со дня кончины того или иного д’Эрбервилля кто-нибудь обязательно встречал пресловутую собаку. Однако при более тщательном изучении свидетельских показаний выясняется, что зачастую дело происходило в темноте; наверняка утверждать, была ли псина красной, нельзя; быть может, за неё вообще приняли козу или накинутое на забор одеяло.

Время от времени неподалёку от Заповедника или в нём самом кто-то свирепый нападал на людей и животных. Тому существуют письменные подтверждения. В двадцатых годах девятнадцатого века натуралист Дунстан д’Эрбервилль предположил, что легенда о Красном Шаке обязана своим появлением ещё не открытому зверю, который водится только в Уэссексе, в древней непроходимой чаще.

В клубах я порой сталкивался с подобными чудаками (вспомнить хоть Джона Рокстона), одержимыми охотой на неизвестные науке виды. Их обычно не пугает судьба предшественников, которые отошли в мир иной, преследуя чудовище. Нет, они бесстрашно отправляются выслеживать шотландских озёрных змеев или жеводанского зверя. Возвращаются обычно с такими нелепыми, кое-как сшитыми трофеями, что хоть на ярмарке выставляй. И тем не менее каждый год отважные учёные открывают всё новые диковинки, а вскоре по их следам пускаются отважные охотники, такие как ваш покорный слуга. Почётно окрестить латинским именем какого-нибудь лемура, бородавочника или стрекозу, но гораздо почётнее первым пристрелить неведомого зверя и повесить шкуру над камином. Я знаю, о чём говорю, поверьте ветерану, который пару раз прогуливался по Гималаям вместе с кошмарным снежным человеком.

Если верить Дунстану, в Заповеднике обитала популяция необыкновенно крупных и выносливых волков. Их собратья вымерли по всей Британии, а эти якобы чудом уцелели. Раз выслеживая «уэссекского волка», недоумок споткнулся о пень, сломал ногу и в результате умер от гангрены, не оставив наследника. На нём род д’Эрбервиллей и прервался…

…До тех пор, пока Саймон Сток не скопил себе на предков.

Джаспер Сток пересказал нам легенду (ту, что Ленивый Глаз услышал от Трингхэма в пабе) и вернулся в настоящее:

— Спустя две ночи в Заповеднике поднялся вой. Слыхал я койотов и слыхал краснокожих, которые прикидывались койотами. Тут было что-то другое. Знаете такой животный вопль, когда кого-нибудь долго пытают? С непокорной жертвы уже сошла вся спесь, но тело ещё сопротивляется? Идущий из глубины существа крик, когда разум не выдерживает и трескается, словно орех?

Мориарти кивнул, едва заметно улыбнувшись.

— Так вот, тот вой был гораздо хуже. Все в поместье повыскакивали из постелей (своих или чужих) прямо в сорочках. Напялив сапоги и похватав ружья, мы собрались в большом зале.

— Я схватился за Герти, — вспомнил Дэн’л.

— Казалось, вой доносится отовсюду, проникает в дом, подобно сквозняку. У обычно невозмутимого Накжинского дрогнула рука, и он случайно выстрелил в старинный доспех. Горничные закудахтали. Саул и так постоянно не в себе, а тут уселся возле окна, уставился на луну (сам точь-в-точь привидение) и пробормотал: «Красный Шак». Вот так я впервые и услышал имя. Спросил, о чём это он, но дурачок грезил наяву. Мод не дала мне вытрясти из своего братца ответ, сказала, при полной луне Саул всегда чудачит. Ещё одна …… деталь, будто специально предназначенная, чтобы лишить меня покоя. Вой не прекращался, грохот от выстрела Альбиноса ещё звенел в ушах. И тут Ленивый Глаз рассказал мне байку пастора Трингхэма. Призрачный пёс! Я мигом смекнул: мне кто-то морочит голову. Кто-то не желает моего процветания в Трэнтридже. Ни на минуту не поверю в сказочки про дьявольских собак или проклятие д’Эрбервиллей. А корень всех зол вижу во вполне материальном Диггори Венне. Сунул, видимо, свой красный нос в мои дела. Я велел мальчикам выследить этого …… и покончить с ним.