Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этом история Шорера не закончилась. Наши начальники, потирая натруженные руки, решили американцев немножко уязвить. По каналам МИД направили в консульство бумагу с предложением возместить ущерб, причиненный старинному мосту неаккуратным вождением вице-консула. Не в деньгах тут дело было... И ущерб невелик, да и казна при застое еще не вся была разворована. Наш дипломатический демарш был своего рода шуткой, подколом для ЦРУ. Однако не получилось. Спустя чуть ли не полгода штатники прислали ответ. Ссылаясь на некие правила мостостроения аж XVIII века, нам, темным, разъяснили, что покрытия больших мостов запрещено делать из дерева... вот так, и никак иначе. Козьма Прутков по такому случаю заметил: многие чиновники стальному перу подобны. Прутков, конечно, наших имел в виду, но и американские буквоеды из того же материала сделаны...
А что же Шорер? Шорер порточки просушил, оседлал нового мустанга, но ездить стал осторожней. Всем – и ему, и нам – было понятно, что в СССР карьеры ему не сделать. Засветился парень сильно... Мы уже на него материалы собрали крепкие, выбирали момент для задержания. Раскрыли его тайничок, через который он с агентом общался. Тайник был оборудован на одном из старых кладбищ. Шорер там частенько гулял. Задумчиво так, знаешь ли, между могил прохаживался... общался с Богом. И – посредством тайничка – с агентом. А тайничок был толковый, оборудован в «мертвой зоне». Не в переносном смысле, кладбищенском, а в прямом: наружка во избежание расшифровки вынуждена была на некоторое время оставлять вице-консула без присмотра. Но тем не менее мы тайничок вычислили... решили мистера Шорера брать в момент извлечения закладки.
Тут, как на грех, в Штатах задержали двух наших ребят. И очень, скажу я тебе, некрасиво провели задержание. Неэтично, грубо. Одному сильно разбили лицо, другому сломали руку. Вообще-то между разведками серьезных стран действует негласное правило: не применять насилие. Не убивать. Не пытать... И все его придерживаются. Понимают: ежели сегодня вы по-скотски поступите с нашим сотрудником, так ведь завтра проблемы могут возникнуть у вашего сотрудника. Были, к сожалению, такие примеры. Вслух о них говорить не принято. Но в узком профессиональном кругу... чего же благородных девиц-то из себя изображать? На войне как на войне!
До всех участников группы захвата довели директиву: деликатничать с Шорером необязательно. Подчеркиваю: никто не ставил задачу калечить американского разведчика, тем более вице-консула. Но! Во время откровенно бестактного задержания в Штатах, когда нашим ребятам безо всякого основания нанесли травмы, американцы сняли с нас моральные обязательства.
Настоящее есть следствие прошедшего, а потому обращай непрестанно взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок. Так, кажется, высказался философ Прутков. Господа из ЦРУ бесценным наследием Козьмы Петровича пренебрегли, взор свой на зады не оборотивши. А зря! Итак, решили мы Шорера брать с поличным в момент извлечения закладки из тайника. А тайничок, как ты, наверное, помнишь, находился в «мертвой зоне», между двух склепов, и проделать все нашим спецам нужно было все очень быстро, молниеносно. Иначе сбросит господин вице-консул закладку-то, и все... пиши пропало. То есть, сам понимаешь, момент был очень напряженный. Ответственный момент. Оперативники из группы захвата сидят в засаде (в склепах), нервничают. В последний момент еще один сюрприз – пропала радиосвязь оперативников с наблюдателем, который контролирует «мертвую зону» через оптику с расстояния более полукилометра. Нашли мы такую точку, откуда можно «заглянуть» в дыру между склепами. Именно по сигналу наблюдателя опера должны брать Шорера. Сами-то они ничего не видят, сидят в каменных коробках на двадцатиградусном морозе. Хлоп – связь пропала. Наблюдатель все видит – сидит на телеграфном столбе с монтажными кошками на ногах. И все видит. Но сообщить не может – на морозе с хорошим ветром радиостанция отказала.
А наши опера сидят в склепах, как вурдалаки. Вечереет, сумерки опускаются... Вдруг слышат: скрип-скрип. Снег скрипит, шпион Шорер идет к тайнику. Ну что делать? Цена ошибки уж очень высока... Скрип-скрип. Скрипит снежок под импортными сапожками на меху. Шпион идет... Решили рискнуть. А такое решение – поверь мне, Саша, – дорого стоит. Сорвешь операцию – все... привет карьере.
Ребята рискнули. И по интуиции, по звуку, абсолютно точно вычислили тот момент, когда вице-консул взял в руки «посылочку» от агента. Выскочили, взяли. От нервов ли, от напряжения, оттого ли, что двухметровый супермен начал активно сопротивляться... в общем, впечатали мистера Шорера холеной мордой в могильную плиту. И похоже, не один раз. А может, он сам земные поклоны от раскаяния начал бить. Не знаю. А чего не знаю, того и врать не буду... Да, еще рука у него сломалась. Оперативник пытался зафиксировать ручонку, чтобы не дать выбросить закладку, а Шорер руку пытался вырвать. Вот и вышла оказия... И надо же быть такому совпадению: ручонка сломалась именно правая, и именно в предплечье. Точно так, как у нашего парня в Нью-Йорке. Вновь повторю я: «Глядя на мир, нельзя не удивляться!»
Спустя три дня вице-консул собрал свои чемоданы и поехал в Пулково, потому что стал он персоной нон фата. Правая рука у персоны – в гипсе, а морда... о Господи, что за морда!
Персоне положено лицо, а у Шорера – какая-то яичница-глазунья. Пограничник долго его обличье с паспортом сличал, все сомневался.
Вот так и закончились похождения писуна-дипломата на территории СССР. К этому я могу добавить только афоризм любимого мною Козьмы Пруткова: не во всякой игре тузы выигрывают.
Борьба разведок и контрразведок... Засады, задержания, погони и прочее – это все, конечно, интересно. Но сегодня я хотел бы поговорить о любви. Да-да, о любви. Козьма Прутков говорит: полиция в жизни каждого государства есть. Я добавляю: любовь есть в жизни каждого человека. И не только человека!
Коли мы говорим о любви, то начало будет такое: весна, тают сугробы и журчат ручейки. Небо огромно, просторно, бесконечно... Старый парк на берегу Невы рядом со Смольным греется под солнцем. Деревья еще голы, но воздух уже наполнен пением птиц. А еще он наполнен невидимыми и неслышимыми радиоволнами и прочими эфирными штучками. И некоторым гражданам иностранных государств очень хочется эти эфирные голоса услышать. Потому как рядом – Смольный. Вместо смолянок там обитают профессиональные коммунисты во главе с Григорием Васильевичем Романовым. И все они ведут интенсивные телефонные разговоры. Процентов на девяносто девять все их разговоры – бред полный, словесный, извиняюсь, понос. Половина – про партийные дела... ну это понятно: бери подшивку журнала «Коммунист» за любой год и читай... Вторая половина – сплетни, анекдоты про Петьку с Василием Ивановичем и устройство личных дел: теще – дубленку, тестю – дефицитную авторезину, жене – гэдээровский бюстгалтер, а дочке путевку в «Артек».
Еще в этих разговорах упоминались югославские мебельные гарнитуры, финский сервелат, итальянские сапоги, португальские сардины, французская косметика, чешское пиво, японская электроника, американские джинсы, исландская селедочка, билеты в БДТ, презервативы, шифер, цемент, сетка-«рабица», журнал «Плейбой», аккумуляторы, сантехника, Нинка со Светкой из мюзик-холла, альбом «Стена» группы «Пинк Флойд» (это – шепотом), средство от импотенции, блесны на леща, шансы «Зенита», триппер, обои и черт знает что еще...