Если этот чокнутый садист говорил правду (а что-то мне настойчиво подсказывало, что так оно и есть), то… уж лучше им убить меня прямо сейчас. Тут от одной атмосферы окружающего тесного и тёмного пространства, где, кажется, нет ни окон, ни дверей, уже начинает потихоньку ехать крыша, давить на психику и вызывать приступы панических атак. Не представляю, что со мной будет, если… если эти психи надумают меня пытать и что-то делать с моим телом. Мне даже не хочется вспоминать распространяемые о Верховном слухи — о том, что он на самом деле вытворяет в пыточных камерах Святой Канцелярии с самыми опасными еретиками и ведьмами. Я же нахожусь уже в ней, да? Меня привезли к нему, как говорится, на блюдечке с голубой кайомочкой, предварительно обезоружив и обездвижив.

— А такое милое личико будет жалко просто вдвойне…

Наверное, я настолько была шокирована происходящим, что не сразу заметила, как это ушлёпок на меня смотрел. Обратила на это внимание только когда его голос подозрительно понизился, слегка охрипнув, а наглый взгляд полуприкрытых тяжёлыми веками глаз будто бы передёрнуло наркотическим опьянением.

Нет-нет-нет-нет-нет! Я же ничего такого не делала! Никаких феромонов не выпускала? Или… Святые угодники! А может?.. Может на них и феромоны никакие не нужны? А вдруг?.. Вдруг они чувствуют таких, как я, именно своей антимагической шкурой, как чувствуют ведьмовскую ауру. И реагируют соответственно, даже не осознавая почему, да как.

Отреагировала я на его движение, скорее, интуитивно, нежели осознанно, когда он вдруг поднял руку и потянулся своей внушительной лапищей к моему лицу. Словно и вправду собирался проверить настоящее ли оно или… Или что? Поддался обычному мужланскому инстинкту, потрогать, а то и вовсе попробовать “на вкус”?..

Конечно же, я захотела отпрянуть и, желательно, как можно подальше. Да только чуть было шею себе не свернула. На благо упёрлась лопатками и затылком в стенку, после чего уже не могла не шевелиться, не делать что-либо ещё.

— Я разве давал разрешение трогать её или что-то с ней делать без моего ведома, Фаус?

Даже не знаю, какой из испытанных мною здесь шоков был самым сильным — тот, что мне пришлось пережить в этой камере за последние минуты, или тот, когда над нашими головами раздался леденящий душу голос Эйлдара Бошана?

Если бы только одной интонацией можно было убивать или резать плоть, даже не представляю, чтобы сейчас осталось от цербера, который уже буквально пускал на меня слюни и успел поиметь меня в своих извращённых фантазиях во всех известных тому позах. Меня и саму неслабо так приморозило к лежанке и стене, а по позвоночнику — от копчика и до самого затылка — будто пустили выхолаживающую струю жидкого азота. Тут не то, что забудешь, как дышать и говорить, даже не сразу вспомнишь, как тебя зовут и кто ты вообще такая.

— В-ваше Святейшество?.. П-простите… я н-не…

Цербера тоже будто выдернули из недавнего забвенья или скинули резким рывком лицом об асфальт. От былого самодовольного отморозка даже следа не осталось. Подскочил и вытянулся по стойке смирно с необычайной для его габаритов скоростью и гибкостью, отступая к ближайшей стенке, как от греха подальше, и от меня, и от Верховного. Последний, казалось, вошёл в плохо освещённую тёмно-серую камеру буквально из ниоткуда. А я так вообще чуть было сразу не потеряла сознания. Поскольку с трудом узнала в представшем передо мной человеке того самого Бошана, с которым вытворяла этой ночью страшно подумать какие эротические кульбиты.

Угольно-чёрная служебная “ряса” строгого кроя лишь едва обозначалась в тёмном углу камеры неизвестным и очень тусклым источником света. С лицом и головой было попроще, но и они выглядели из-за глубоких и очень грубых теней пугающей маской какого-нибудь языческого божества или даже демона. Я даже не сразу узнала в этом человекоподобном существе Эйлдара. Если бы до этого не услышала его голоса, наверное бы точно закричала от парализующего страха.

— Не знал, что я не отдавал подобных приказов, или что? То, что мы находимся в Священной Канцелярии, и я могу сюда войти в любую минуту? Тебе что не известно, что бывает за проявление личной инициативы и превышение своих полномочий, Фаус? Ты, кажется, находишься при исполнении.

— В-вы правы, Ваше Святейшество! Похоже, я переступил черту. Но клянусь всеми святыми, я сам не понял, что на меня нашло…

— Достаточно, Люк. Ты свободен. И позаботься о том, чтобы сюда, без моего ведома никто в ближайшие десять минут не совал своего любопытного носа. Даже если начнётся землетрясение или под городом разверзнутся недра самой преисподней.

— Как прикажете, Ваше Святейшество!

В жизни ещё никогда не видела столь шокирующей для глаз картинки. Как огромный верзила, точнее, настоящая машина смерти, грациозно склоняется на одно колено перед менее габаритным Инквизитором, целует тому подставленную то ли руку, то ли инсигнию на безымянном пальце. А потом просто поспешно покидает камеру через открытую им в сплошной до этого стене то ли дверь, то ли каменную отводную панель.

Внутрь тесной комнатушки лишь на очень короткое время врывается вспышка тусклого света, которая ненадолго выхватила фигуру Бошана кратковременным свечением, после чего резко оборвалась или была поглощена, будто огромным чудовищем, внутренней темнотой камеры. И как это я не заметила её предшественницу перед появлением Верховного?

— Ну что, Ванесса?.. Наверное, говорить о том, насколько я в тебе разочарован — не имеет какого-то особого смысла?

В этот раз мне не просто стало не по себе от вновь зазвучавшего голоса Эйлдара. Кажется, я прочувствовала его ледяные, буквально царапающие нотки не только на своей коже, но и изнутри в лёгких, а может даже и во всех внутренностях. Дышать снова стало крайне трудно, как, впрочем, и пытаться что-то сделать со своей стороны — вжаться плотнее в стену, сжаться самой в немощный комочек…

Насколько я уже успела понять и осознать за последние несколько минут после того, как меня привели в чувства, — пытаться кричать, звать на помощь или дёргаться-отбиваться — не то, что бессмысленно, а, скорее, слишком для меня чревато.

— З-зачем вы… это делаете со мной? Я же не… ничего…

Он специально стоит в двух ярдах от меня и не хочет приближаться, опасаясь, что я захочу обдать его своими феромонами? Тогда… как он собирается меня пытать? Или зачем он вообще сюда пришёл?

Правда легче мне от этого всё равно не становится. Страх всё тот же, особенно, когда приходится смотреть в его пугающее лицо, в попытке разглядеть в нём хоть что-то близкое к человеческому.

— Твоё ничего, Ванесса, оставило за тобой невероятно длинный след. Обычно за подобное “ничего” получают пожизненное изгнание в весьма отдалённые от нашей священной цивилизации места. И это ещё наименьшее, я бы даже сказал, самое смягчённое наказание из тех, на которые ты уже успела себе накопить только за один этот день.

Всё-таки я ошиблась. Бошан недолго простоял неподвижным истуканом передо мной. Сошёл с места где-то уже на второй фразе. Правда неспеша. Даже, скорее, крадучись, или специально растягивая время, а вместе с ним и мои шокированные нервы.