– Назначить тебя в команду контролеров – это одно дело, Норкинко. У тебя, по крайней мере, есть необходимая квалификация. Но сделать тебя старшим офицером я не могу, за какие бы нитки ни дергал.

– Небесный, это не моя проблема. Ты постоянно твердил мне, до чего великолепная у тебя голова. Пораскинь мозгами, проверни какую-нибудь интригу. Ты же знаешь, как обеспечить мне погоны офицера.

– Есть вещи, которые в принципе невозможны.

– Только не для тебя, Небесный. Для кого угодно, только не для тебя. Неужели ты хочешь огорчить старого друга?

– А если все-таки ничего не выйдет?

– Тогда кое-кому станет известна твоя затея со «спящими». Не говоря уже об истории с Рамиресом. Или о смерти Бальказара. Ну и на сладкое – о личинках.

– Ты тоже замешан в этом.

– Я просто выполнял приказы. И только недавно понял суть твоих намерений.

– Ты знал с самого начала.

– А кто докажет?

Я хотел ответить, но к нам приближался грузовой состав, и пришлось бы слишком напрягать связки. По рельсам с грохотом неслась цепочка капсул, возвращаясь из отдаленной секции. Мы молча шагали назад, пока не достигли ниши, где можно было переждать. Эти вагоны, и не только они, давно нуждались в реконструкции или, по крайней мере, в ремонте. Но пока они не рассыпа́лись, и основная часть второстепенного оборудования была давно снята с них и использована для других целей, а то, что осталось, работало кое-как.

Мы стояли молча, плечом к плечу, а машина приближалась к нам, заполняя собой тоннель, – оставался лишь узкий просвет по бокам ее округлого корпуса. Интересно, о чем думал Норкинко в эту минуту? Неужели и впрямь воображал, что я серьезно отнесусь к его предложению?

Когда грохочущий состав был в трех-четырех метрах от нас, я толкнул Норкинко.

Он упал на рельсы, раскинув руки.

Я видел, как машина яростно поволокла вперед его тело, а потом оно исчезло из виду. Еще минуту состав продолжал двигаться с прежней скоростью, затем неторопливо затормозил. По правилам он должен был остановиться немедленно, едва на пути возникнет препятствие, но эта функция, как и многие другие, прекратилась давным-давно.

Двигатель натужно захрипел, в тоннеле запахло озоном.

Я с трудом выбрался из ниши. Пока состав продолжал движение, это было невозможно, но сейчас я сумел протиснуться вдоль вереницы капсул и подошел к головному вагончику. Больше всего я боялся ненароком задеть какой-нибудь рычаг, который включает задний ход, – тогда меня бы просто растерло о стенку тоннеля.

Я заглянул под колеса, ожидая увидеть изуродованное тело Норкинко, застрявшее между рельсами и днищем капсулы.

Но он лежал рядом. А под днищем капсулы валялся его расплющенный инструментальный ящик.

Я опустился на колени. Норкинко получил скользящий удар по голове, кровь обильно текла из раны, хотя череп, похоже, был цел. Он дышал, но был без сознания.

И тут мне в голову пришла мысль. Норкинко мне больше не нужен, так или иначе, рано или поздно, ему придется умереть. Но идея, которая у меня появилась, была слишком красива, слишком соблазнительна, чтобы от нее отказаться. Риск, конечно, велик, к тому же мне требуется хотя бы полчаса полного одиночества. Да, получасовое опоздание груза не останется незамеченным. Но кто обратит на это внимание? И будут ли приняты какие-то экстренные меры? Вряд ли. Насколько мне известно, даже наименее изношенные составы не отличаются надежностью. Забавно… Я стал правителем крошечной империи, но не могу добиться, чтобы поезда ходили по расписанию.

Убедившись, что контейнер по-прежнему не дает составу тронуться с места, я поднял Норкинко и понес его вверх по «хребту», к узлу номер шесть. Это оказалось нелегко. Но в шестьдесят лет у меня было здоровье тридцатилетнего, а Норкинко за эти годы заметно потерял в весе.

К этому узлу были присоединены шесть модулей со «спящими». Из шестидесяти несколько момио были мертвы. Я был уверен: среди этих шестидесяти найдутся как минимум трое, кого можно выдать за Норкинко, особенно если позаботиться о том, чтобы лицо жертвы было изуродовано при падении под поезд.

Пробравшись к обшивке корабля, истекая по́том и едва переводя дыхание, я добрался до капсулы, в которой лежал кандидат – на мой взгляд, лучший. Он был заморожен, но жив, и это идеально соответствовало моим намерениям. Пристроившись за пультом управления капсулой, я начал «разогревать» пассажира. Вообще-то, процесс занимает несколько часов, но сейчас меня не интересовало, как сильно пострадают клетки тела момио. Посмертное вскрытие проводиться не будет. Труп найдут под поездом, и никто не заподозрит подмены.

В этот момент у меня на запястье зазвенел браслет-коммуникатор.

– Капитан Хаусманн на связи.

– Мы получили сигнал о возможных технических неполадках, сэр. Состав в тоннеле номер три, возле шестого узла. Прикажете отправить аварийную бригаду?

– В этом нет необходимости, – протянул я, стараясь не выдать волнения. – Я нахожусь недалеко, взгляну сам.

– Вы уверены, сэр?

– Конечно… Нет смысла поднимать бригаду.

Пассажир «отогрелся», но его мозг погиб. Я поднял момио из саркофага. Да, сложением он вполне напоминал Норкинко, совпадал и цвет волос. И оттенок кожи. Насколько мне было известно, Норкинко не имел романтических связей на «Сантьяго», но, если они и были, даже любимая женщина не отличит его от мертвого пассажира, когда я закончу работу.

Приподняв своего бывшего друга, я уложил его в саркофаг. Он еще дышал, даже пару раз простонал, прежде чем снова потерять сознание. Я раздел его догола и опутал паутиной биомониторов. Устройства ввода автоматически прилипли к его телу, некоторые датчики аккуратно проникли под кожу и, змеясь, поползли к внутренним органам.

На пульте загорелся ряд зеленых огоньков – подстройка закончилась, саркофаг принял Норкинко. Потом крышка мягко опустилась.

Я осмотрел главную панель с показателями текущего состояния.

Запрограммированное время сна истекает через четыре года. «Сантьяго» уже достигнет орбиты Пункта Назначения, и для «спящих» настанет время проснуться и шагнуть в свой новый эдем.

Этот срок меня вполне устраивал.

Я удовлетворенно кивнул. Теперь мне предстояло оттащить пассажира по тоннелю вдоль «хребта», предварительно облачив его в одежду, снятую с Норкинко.

Когда мы были на месте,