чуть ли не в обнимку с конской шеей, дворянин на буланой лошадке. Толстый, седой, в старомодной, многократно чиненой кирасе поверх стеганки, которой, судя по виду, не в одном кабаке полы отмывали. Кольчужные рукава висели драным полотном, на которое даже честному грабителю смотреть больно. В общем, сплошное умаление воинского сословия, а не кавалер. Но с двумя мечами. Один, как положено, на поясе. Второй же, длинный, что твоя пика, и граненый, как парусная игла — у седла. А даже один меч это, господа хорошие, столько денежек… Да черт его знает, на самом деле, сравнивать господам разбойникам было просто не с чем! Настоящего стального рыцарского меча ни один из них в руках сроду не держал и тем более, не покупал-продавал. Одно было ясно — ДОРОГО! Добыча стоила того, чтобы с ней малость повозиться.

Ехал отрядец медленно, считай, шагом. И знающие каждый кустик наблюдатели, на петляющей дохлой змеей дороге, его не раз обогнали, стараясь запомнить все как можно лучше…

— Почему мне не рассказали? — хмуро спросил Бертран.

— Так таких за день — полдюжины, — вжал голову в плечи Анри.

…Вволю рассмотрев и поудивлявшись странному мечу, наблюдатели заметили главное — старый рыцарь не болен, как они сперва подумали, а в хламину пьян. И склонен к продолжению. Ибо бутылки, что в изобилии украшали его путь, принять за склянки с микстурою было сложно.

— Да и песни он орал, белки с елок падали, — дополнил Эсфер — откуда он в компании взялся, Бертран уже не помнил. Видать, самозародился из грязи, как те мыши.

— Песни, значит, орал, — кивнул Суи, — бутылки разбрасывал…

— Я их все собрал, — шмыгнул свернутым на сторону носом Латки, — какие нашел.

— Хоть кто-то думает о нашем благосостоянии, — искривил губы в подобии улыбки Бертран, — хоть кто-то молодец. Обязательно сдадим в городе. И купим тебе молока.

Латки сперва просиял, а сообразив, мигом потух и спрятался за Дудочником.

Этим же утром, сидящий на Орлиной сосне дозорный, увидел знакомый караван. Вот только возчик теперь зевал не на возке, а на здоровенной телеге, укрытой туго натянутой парусиной — ни складочки. А так, все тоже самое — и пьяница-толстяк, и пара слуг в обносках…

— Мы и решили, что надо потрогать бобра за хвост, — развел руками Дудочник.

— Кто «мы»?

Легко выдержав колючий взгляд Бертрана (учиться еще и учиться!), Дудочник снова развел руками, на этот раз — обхватив поляну целиком. — Мы все и решили. Все вместе.

Суи молча кивнул, с трудом задавив тяжелый вздох. Понятно, что «все вместе» — это вряд ли. Но допытываться до того, кто первым сказал «ну что?» рискованно. Командир может и поменяться. К примеру, тот же Быстрый. Дудочник — вряд ли, ему такой груз не нужен, он-то совсем не дурень. В отличие от Бертрана.

— А потом, вы все вместе, кааак кинулись на тот обоз, да?

— Да.

Суи злобно посмотрел на уполовиненное воинство.

— Ну… это… — забормотал Анри. — Он, падла такая, быстрый оказался… В жисть я такого не видел. Вроде пузо как у монаха, рожа от бухла аж синяя, но крутится в седле, как черт на веревочке. И конь у него кусается, будто гиена, да копытами долбит, во все стороны, как бешеный.

Бертран начал считать вернувшихся, загибая пальцы. На второй ладони остались торчать три пальца.

— Верни, Судак-В-Разнос и Мыло.

— Мылу он полбашки снес, как бритвой почикал! Раз, и только покатилось! — плачуще протянул Латки, потерявший приятеля — с Мылом они были одногодками.

— Верни он развалил почти пополам — меч в жопной кости застрял.

— А Судак?

— Мы уже убегали, так он второй свой меч кинул. Ну чисто как сулицу!

— И?

— Судака к дереву приколотило. Как гвоздем. И… это…

— Чего? — спросил Бертран, отчаянно желая кого-нибудь убить прямо сейчас. — Что еще?

— Слова хулительные в спину кричал. Что его, ну бобра то есть, даже Туйе-Живодер нагнуть и ограбить не смог. Еще пидорасами называл и нищебродами. Что позорим честное звание лесных разбойников. И смотреть на нас ему огорчительно и стыдно. Вот.

Бертран молчал, поглаживая холодную сталь топора. Топор намекал, что хорошо бы тоже пару голов снести. Чтобы раз, и покатились. Но Суи давно понял, что советы привычных убивать далеко не всегда хороши. Куда чаще — наоборот.

В голове трусливым зайцем прыгала одна единственная мысль: как же так⁉.. Как это все получилось? У них же все ровно было, команда сработалась, большие дела крутить стали… но повстречался всего лишь один кавалер — и четверть в расход, как по щелчку пальцев. Во сне же этих бронелобов молотили так, что гул стоял, словно в кузнице! Как?!!

Но вопрос оставался безответным. А честная компания ждала решения командира, как обычно разумного и успешного.

Глава 21

У беды длинный хвост

Как гласит народная мудрость, пришедшая из глубины веков — за черной полосой в жизни непременно следует белая. Однако, если сесть под кустик, сложить руки на коленках и смиренно ждать прихода счастья, непременно и неминуемо окажешься в жопе. Сиречь, получишь неприятности разнообразнейшего толка. Ибо Пантократор хоть и добр, но мудр и справедлив.

Бертран отлично знал сию максиму, и сомневался насчет белой полосы — по его-то мнению, непременно следовала жопа, без переходов и хоть какой-то белизны.

И потому, и сам под кустик не садился, дабы в тоске поразмазывать по небритым мордасам слезы печали о почивших товарищах, и другим не давал. Командирские затрещины и пинки щедро прилетали компании за малейшее небрежение в работе или неверно понятное указание. Кроме того, требовалось прикрыть позорную фияску, сиречь, по-простому — проеб. Ибо любая неудача — суть пятно на репутации командира. А когда бегаешь со взмыленной задницей без продыху, становится не до вредных мыслей.

Сначала компания принялась за уборку, беспощадно истребляя свинарник. Как в пещере, так и вокруг. Выгребли столько мусора, что сами удивились — вроде бы люди, а пакости от себя оставляют столько, что и полусотне матерых кабанов не под силу! Хотя у кабанов нет рук, и, к примеру, пустые бутылки они в сосны не швыряют. Да и с объедками у щетинистых вопрос налажен куда основательнее…

Не успела компания отдышаться и вытереть честный (в кои-то веки!) трудовой пот, как Бертран, безжалостно подгоняя, вывел компанию на тракт. Ведь кроме черно-белой мудрости, он знал еще, что стоит промедлить после неудачи, и на повторение может не хватить решимости. С одной стороны, если кто сбежит, оно и к лучшему — компании проще без трусов и лишних едоков. С другой — чем больше народу, тем на большие дела можно замахиваться. То же Ирцухо впятером было бы не взять, как ни пыжься.

Кто-то из святых, то ли Робиньо, а то ли сам Камо-Телега, вспомнив, что не всегда был святым, посмотрел на несчастную полуразгромленную компанию, плюнул, вздохнул горько (куда катимся, друзья, молодежь с каждым годом все паршивее, скоро их куры лапами загребать начнут!), и малость подмог.

— Гля, бобер какой! — выдохнул Дудочник, не скрывая восхищения. — Жир с загривка капает!

Бертран молчал, внимательно рассматривая приближающихся. И вправду, жирные бобры, гладкие! Никоим образом не похожие на давешнюю выдру-людоеда в обличии дряхло-замшелого рыцаря.

Крытый возок с задернутыми окошкам, сонный кучер. Впереди трясутся два всадника. Ни у кого не видно страшных мечей. И на рыцарей или солдат все трое никак не похожи. Этакие горожане из тех, что и не слишком богат, и не бедствует.

— Берем⁈ — задышал в ухо Анри.

— А вдруг в возке засада? — спросил Бертран, прищурившись. — Сидят четверо с арбалетами. И нас ждут. Или еще каких легковеров-мудаков.

Для пущей наглядности Суи поднял руку, поджав большой палец, и обнаружил, что счет не срастается — получается три, а не четыре. Подзаживший обрубок напомнил о себе, уколол острой болью. Суи плюнул и поменял руки.

— Четыре. Мы на них, а они прямо из окошек. Раз, раз, раз! А вдруг у них и запасные лежат? Заряженные? И все, тушите свет, сливайте воду. Три вздоха, и мы все мертвые. Или два рыцаря, например. Мы на них, а они на нас. Бегут, кричат, мечами машут. Обзываются по-всякому… Ты, вот, друг Быстрый, хочешь, чтобы тебя снова пидорасом обозвали? Или до жопы разрубили?

— Не хочу… — сглотнул стенолаз. На тонкой шее забегал кадык.

— Значит, не подставляйся, — криво усмехнулся Бертран. — Берем мы этих бобров, берем. Как иначе-то?

— Иначе — никак! — мигом повеселели соратники по нелегкой работе. И расползлись по местам,