— Что мне делать, деда?

Раздались какие-то невнятные звуки, отдаленно напоминающие речь.

— Что мне делать?

Мальчик спустился с холма. На земле валялись отломившиеся корни, и в голову ему пришла идея. Обыскав землю под осинами, он собрал все имеющиеся поблизости дрова. Набрав достаточно сухого дерева на костер, мальчик сложил его и принялся трением добывать огонь. Шепотом уговаривая сухое дерево зажечься, он прислушивался к едва различимому постаныванию деда.

Когда пламя разгорелось, мальчик сунул один конец толстого корня в огонь и, защищая импровизированный факел от ветра, поспешил к холму, в который провалился дед.

На этот раз он еще явственнее чувствовал, что земля под ногами ходит ходуном. Слышно было, как отдельные комья падают внутрь холма. Мальчик боялся, что может провалиться, как дедушка, но все же поднялся наверх и просунул горящий корень в дыру. Жар пламени обдал его руку. Мальчику хотелось разжать пальцы, но он сдержался и, прищурившись, взглянул мимо язычков пламени внутрь холма.

Стены сложены из бревен, их подпирают грубо обтесанные балки. Вместо стропил ветви деревьев, на которые сверху навалили земли. То тут, то там попробивались корни деревьев, которые делали землянку похожей на сказочный замок.

Мальчик повел головней по сторонам. Вдоль одной из стен виднелось земляное возвышение, усыпанное сухими ветками, их тоже оплетали ползучие корни. Наконец-то мальчик понял, что же такое землянка. Когда-то партизаны строили себе жилища под землей. Когда они ушли, лес вернулся себе свое.

— Деда!

В слабом свете импровизированного факела мальчик увидел темную фигуру, лежащую перед земляным ложем. Должно быть, дед, падая, ударился о него. Рядом валялись упавшие на земляной пол сучья. Мальчик опустил факел низко, насколько мог, и тут увидел голову деда, вернее, лишь кончик седых усов. Лицом дед лежал к стене. В его позе было что-то не так. Ноги были согнуты, причем одна как-то неестественно.

— Деда!

Мальчик, лежа на краю провала, приподнял головню. Похоже, ветви-стропила не выдержали веса дедушки. Он решил, что можно будет протиснуться между ними и встать на одну из старых балок.

Мальчик долго боролся со своей нерешительностью. Он вспомнил о том, как людей отводили в лес умирать, вспомнил об убитых, заваленных ветвями, и о том, как лес высасывал силы из трупов, наполняя ею корни и листву. Было страшно спускаться туда, где мертвецы становились трапезой злых деревьев.

Язычок пламени взобрался вверх по корню и лизнул мальчика в руку. Он разжал пальцы, и головня упала на земляной пол. Огонь не погас, но горел теперь слабее. Вскоре вспыхнули разбросанные по полу сучки. Спустя несколько секунд разгорелся нешуточный костер.

Теперь света стало достаточно, чтобы мальчик увидел, что в земляном убежище призраков нет, все они остались в лесу. В землянке никого, кроме деда, не было.

Мальчик снял с плеча рюкзак и бросил его вниз. Рюкзак упал вдалеке от разгорающегося огня. Теперь дороги назад не было.

Мальчик ухватился за ветки, прежде служившие опорой крыши землянки, и надавил на них посильнее. Они прогнулись, но не сильно, и он, решив, что дерево достаточно крепкое, держась за ветку, принялся медленно сползать в провал. Ноги его тщетно искали опору и ничего, кроме пустоты, внизу не находили.

Из земляного потолка пробивались корни, и мальчик на ощупь определил тот, передвигаться по которому будет проще всего. То тут, то там встречающиеся утолщения превращали корень в незамысловатую лестницу. Очень скоро мальчик смог упереться ногами в земляное ложе и одним прыжком очутился на полу землянки. Он огляделся. От слабого огня по стенам ползли паучьи тени, но разглядеть, что к чему, мальчик не мог. У одной из стен виднелись ступеньки, которые прежде вели наружу, а теперь были засыпаны обрушившейся сверху землей.

Дед, распростершись, лежал на земле. Чувствовался отчетливый запах затхлости и гниения, и мальчик не сразу понял, что это воняет от старика.

— Деда!

Старик повернул голову, и из его рта вырвался стон, скорее похожий на скулеж побитого пса.

— Деда, ты меня слышишь?

Свет огня вырвал из тьмы лицо старика: нос разбит, над глазом рваная рана, бровь рассечена, словно ножом, щека залита кровью…

Старик приоткрыл рот. Казалось, он заполнен какой-то черной массой. Дед издал невнятный звук. Видно стало, как странно двигается его язык, — так же неловко, как выброшенная на берег рыбина. Мальчик понял, почему дед не может говорить: его язык был разорван.

— Деда, тебе очень больно?

Бессмысленный вопрос. Мальчик отступил в сторону, чтобы не заслонять свет. Теперь он видел глубокую рану на бедре, оставленную висевшим на перевязи топором. Тот лежал сбоку, лезвие испачкано кровью. Схватившись за топорище, мальчик отбросил топор подальше, и тот ударился об одну из балок, подпиравших стены. Узловатые корни над головой вздрогнули. Мальчик испуганно сжался. Вскинув голову, он замер, ожидая, не обрушится ли земляная крыша ему на голову.

Ничего страшного не произошло, и мальчик вновь перевел взгляд на деда. Теперь он понял, почему его нога повернута под таким неестественным углом: из рваной раны под коленом виднелись три осколка кости.

— Деда, у тебя нога сломана.

И не только нога. При каждом вздохе из груди старика вырывалось глухое рокотание. Скорее всего, ребра тоже сломаны. Быть может, все его кости переломаны.

Мальчик опустился на пол около дедушки и расплакался. Никто его не услышал, за исключением леса.

Наступила ночь. Огонь почти погас. Мальчик подбросил сучьев в костер и, вернув жизнь огню, оживился сам. Вот только состояние деда не улучшилось. Он перестал издавать звуки уже несколько часов назад и дышал с коротким, болезненным сипением.

Когда огонь разгорелся, мальчик присел у дедушкиных ног. Рана на бедре темнела запекшейся кровью, а вот нога с поврежденным коленом так распухла, что осколки костей уже не было видно. В воздухе витал неприятный кисловатый запах.

Мальчик заглянул в рюкзак. Под завернутым в бумагу пряничным печеньем мамы лежала ее шаль. Там же были дощечка для разведения огня, сушеные «еврейские уши» и другие грибы, более вкусные. В небольшую выделанную заячью шкурку был завернут сухой мох, который можно использовать вместо трута.

Этот мох он засунет в рану. Мальчик осторожно поднес щепотку к зияющей ране на бедре и очень бережно прикоснулся к рваному краю. На месте дедушки он бы вопил от боли, но старик лежал неподвижно. Ну, может, дыхание стало чаще. Мох пропитался кровью и заполнил собой рану, облепив ее так же плотно, как вата, приложенная к разбитому колену.

После этого мальчик развернул шаль. Он прижал ее к лицу, но шаль уже не пахла мамой. От нее веяло дымом и сушеным мясом… впрочем, где-то глубоко-глубоко ощущался едва уловимый аромат ванили. От рук мамы часто так пахло. На минуту мальчик окунулся в воспоминания, но потом опустился на колени возле раненой ноги старика и начал осторожно обворачивать опухшее колено шалью. Он расправил вязаную ткань с вышитыми на ней цветами, словно собрался укрыть дедушку, но нужно было стянуть рану потуже, а для этого придется как-то приподнять ногу.