Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
— А я тебе говорю, мы забыли задвижку.
— Все закрыто, и задвижка, и замок, на два оборота. Я уже проверила, Антонио. Лучше попытайся уснуть, а то скоро рассветет.
— Как тут уснешь… У тебя есть транксен? Который вообще час?.. Или валиум. Да, это тоже было бы неплохо… А может, у тебя теместа найдется? Одна-две таблетки. Пожалуйста…
— У меня ничего такого нет. Могу сделать тебе отвар…
— Отвар! Ты что, смеешься? Эти твои ставни… они же совсем гнилые. От них никакого проку. А выпить у тебя что-нибудь есть? Граппа там или… уж не знаю что.
— Вино, может быть?
— Вино… Я уже слышать не могу об этом б… вине. Я хочу… хочу… как будет «блевать» по-итальянски? Ну, блевать, вы что тут, в Италии, не блюете никогда? Слушай, я уверен, на задвижку не закрыто. Иногда бываешь так уверен, что сделал что-то, так уверен, что забываешь… А который час?
* * *
— Проснись, Антонио. Пора на мессу.
Виноградник… Надо добраться до виноградника…
— Бьянка… который час?..
— Почти одиннадцать. Ты заснул всего пару часов назад.
Да… припоминаю. Солнце стоит уже высоко. Мои веки никак не открываются. Надо добраться до виноградника… Банкир прав. Без его покровительства я погибну. Он все возьмет в свои руки, а я… я смогу вернуться в Париж…
— Машина внизу уже ждет?
— Да. Большая.
Я заметил в ее голосе некоторое беспокойство, и вдруг мои глаза открылись сами собой.
— «Мерседес»?
— Нет. «Кадиллак».
— О…
— А вон еще один. Ищет, где бы встать.
Я бросаюсь на Бьянку и трясу ее изо всех сил. Она вскрикивает.
— Хочешь, чтобы я загнулся тут, что ли?
— Антонио, ты… сходишь с ума!
Она вдруг разражается рыданиями и влепляет мне пощечину. Я выглядываю наружу через занавески. Они уже тут как тут. Поджидают меня. «Мерседес» не приехал.
— Помоги мне, Бьянка.
Она вытирает слезы уголком фартука. С трудом успокаивает свое дыхание и задумывается на мгновение.
— Тебе и вправду надо выйти отсюда?
— Да…
— Во дворе… там есть мопед… моего отца. Он еще в порядке. Я его часто одалживаю, когда просят.
— И что дальше?
— Я выйду первая, чтобы их на секунду отвлечь, а ты в это время уедешь. Но потом я смогу только молиться за тебя, Антонио…
* * *
Пять минут спустя мы уже во дворе, рядом с воротами. Драндулет заводится с полоборота.
— Что ты собираешься им сказать? Только учти, эти не из телика, а настоящие.
Я сажусь на мопед верхом, жду еще немного, потом резко вылетаю на улицу и несусь по ней не оборачиваясь. Какая-то машина едва успевает от меня увернуться.
Драндулет промахивает Via Nazionale в три рывка акселератора. Я лечу не оборачиваясь назад, прохожие вопят, солнце слепит глаза.
Только не оборачиваться.
Дорога сужается, я уже на окраине городка.
Съезжаю с асфальта и поворачиваю на мощенный булыжником проселок.
Впереди, метрах в ста, какие-то животные, пастух поднимает руки вверх, чтобы предупредить меня. Я притормаживаю на миг и оборачиваюсь. «Кадиллаки» следуют за мной по пятам. Я пытаюсь обогнуть стадо, сворачиваю слишком быстро…
…и с воплем налетаю на дерево.
Я оглушен, но мне удается встать на ноги, хоть и согнувшись пополам. Боль в лодыжке заставляет взвыть. Пастух несется на меня, крича и размахивая палкой.
Я устремляюсь в лес. Сзади раздаются два выстрела. Бегу куда глаза глядят, продираясь сквозь кусты, ветки хлещут по лицу. Из-за боли в ноге у меня вырываются хриплые стоны, которые я пытаюсь приглушить, чтобы те, сзади, не услыхали.
Эти сволочи вот-вот меня достанут…
Лес огромен. Если я смогу здесь заблудиться, может, те тоже меня потеряют… Понятия не имею, как отсюда пробраться к винограднику… Надо бы хоть на мгновение остановиться, осмотреться в этих джунглях… Нет, невозможно. Некогда.
Эти сволочи меня не получат.
* * *
Я долго бежал. Лодыжка пылала огнем, но боли я не чувствовал. Наконец я рухнул на землю в изнеможении.
И вновь стало тихо.
Я ждал. Пыхтя, как бык на бойне.
Потом я медленно поднял голову и тут, сквозь листву, вдалеке увидел это окно.
И мне пришли на память слова:
«…Видишь свет, там, за деревьями? Это мой дом. И вот что я хочу тебе сказать… Если тебе надо будет укрыться… ты можешь прийти когда угодно».
Это дом Манджини. И еще даже не понимая почему, у меня вырвался вздох облегчения.
* * *
Слезы выступили у меня на глазах, когда он открыл мне дверь. Какое-то время мы стояли лицом друг к другу, не зная, что сказать.
— Синьор Польсинелли?
Он впустил меня в большую комнату, почти пустую, с огромным, метра три длиной, столом посредине. Я сажусь, пьяный от усталости, и начинаю растирать себе лодыжку. Манджини принимает непринужденный, почти развязный вид, словно не замечает, что я умираю от страха.
— Вот уже десятый раз со времени приезда я приглашаю его к себе, а он, надо же, является как раз сегодня… когда все так и суетятся вокруг его земель.
— Слишком даже суетятся. Все они хотят… — Я вовремя заткнулся, чуть не сделав признание. — Скажите, синьор Манджини, могу я передохнуть у вас минутку?.. Меня ищут… одни… в общем, слишком долго объяснять.
Он направляется к шкафу, достает свой карабин, заряжает и кладет перед собой на стол.
— Никто не сможет вас здесь найти. Разве что синьор сам сказал кому-нибудь, что заглянет к этому старому разбойнику Манджини?
— Нет, никто не знает.
С его ружьем, в его стенах и вместе с ним самим я сразу же почувствовал себя в безопасности.
— Слушайте… вы ведь не такой уж и старый, синьор Манджини?
— А сколько синьор даст мне?
— Шестьдесят.
— Спасибо. В следующем месяце мне исполнится семьдесят три.
И опять переходит на это вежливое обращение в третьем лице:
— А что синьор скажет о моем доме?
Он великолепен. Настоящая трехэтажная вилла посреди леса. Прекрасное убежище для отшельника, который выглядит моложе своих лет.
— Я построил его собственными руками в пятьдесят третьем. Совершенно один. Никто из округи не пришел помочь мне.
Он сказал это с гордостью, но в его тоне прозвучала давняя обида и еще какое-то гаденькое торжество, которых я от него совсем не ожидал.