— Купчина думает, Ермак Тимофеевич, что Карача следил за нашими стругами от городка князя Елыгая, а то и от Бегишева города. Зная, что бухарцы идут по Ишиму, загодя переправил на лодках своих ратников сюда, где, заметив струги еще за много верст на реке, успел надежно запрятать воинов в кустах… Еще опасается купчина, — добавил Микула, просморкав вечно влажный нос, — что бухарцы, узнав о татарах в устье Ишима, могут испугаться истребления и поменяют свой путь, пойдут выше по Иртышу, за крепость Кулары, либо вниз, до реки Вагай. Надо, говорит Махмет-бай, проведать, далеко ли теперь караван и где его встречать.

Атаман сдвинул суконную серую шапку на затылок, обнажив черные вьющиеся волосы, от которых шел пар, посмотрел на бухарца:

— Идти тебе, Махмет-бай, со своими людьми вверх по Ишиму и искать злосчастный караван. Я поднимусь вверх по Иртышу не далее Шиш-реки, где конец Сибирского царства, как ты сам сказывал. Ежели там каравана не сыщем, погребем назад, а ты, отыскав купцов, левым берегом Иртыша спеши к Кашлыку, в видных местах выставляй надежных людей с известием, где вас можно сыскать. Уразумел?

Кутидор Махмет-бай внимательно выслушал повеление атамана, сложил руки на груди, с трудом согнул в поклоне дородное тело, огладил реденькую бородку и морщинистое лицо.

— Обещает сделать так, как ты ему наказал, Ермак Тимофеевич, — перевел слова бухарца толмач Микула, изредка бросая взгляд на казаков, которые заступами принялись рыть братскую могилу пятерым погибшим казакам. — Еще просит купчина дать ему в охранение хотя бы один струг с казаками да с огненным крепким боем. Опасается, что убежавшие татары могут напасть на его струг и побить всех.

Ответом был решительный отказ:

— Ни единого казака от себя не отпущу! Хватит, наполагался на слова и клятвы нехристей! Этого не сказывай, Микула. Скажи, что воины купца все целы, с татарами не кинулись драться нам в подмогу, вот пущай они его и обороняют!

Махмет-бай не смог скрыть разочарования, что не удалось заполучить себе в охрану храбрых «казаков-батыров», еще раз поклонился и пошел к своему стругу. Он решил не ночевать у мыса, и тут же, пользуясь попутным ветром, идти вверх по Ишиму. Проводив бухарцев, атаман Ермак тронул Мещеряка за локоть, сказал грустно:

— Идем, Матюша, отдадим последний поклон нашим казакам. Как знать, не наткнись на засаду Иванка, татары в ночи могли бы напасть на спящих. Тогда, бог весть, отбились бы или все полегли на этом песке! С каждым погибшим казаком будто кусок сердца у меня отрывается!

— Сделанного дурными воеводами, которые снаряжали стрельцов к Болховскому в отряд в Казани, Свияге, в Перми да на Вятке, теперь не переделать, Ермак. Хоть тресни с досады, а казаков из земли не поднять. Идем, Еремей изготовился читать отходную молитву, нас с тобой ждет. Надо же такому горю — сызнова разлучили нас с казаками заступ да лопата!

— Что дальше делать будем, Ермак? — спросил Матвей Мещеряк, когда кончились скромные поминки по погибшим товарищам. — Останемся здесь ожидать караван или выше по Иртышу пойдем, к Шиш-реке?

Ермак, огорченный новыми потерями ратных друзей, долго смотрел на водную гладь Ишима, который вырывался к Иртышу сквозь непролазную, казалось, лесную глушь, полную беспечного птичьего щебетанья. Вслух произнес о том, что не уходило из головы:

— Интересно, куда метнулись татары с этого мыса? К крепости Кулары на случай, если и мы туда поспешим, или в сторону Бегишева городка, надеясь повторить нападение на Кашлык? Для похода на Кашлык Караче надо собрать крепкое и многолюдное войско, потому как стрелецкого голову Глухова ему голыми руками не взять. А мы поутру вверх пойдем, припугнем Карачу, чтобы этих мест не покидал. Да и посмотреть хочется на кучумовскую достославную крепость Кулары. Сказывают, крепка, и Сибирское царство от калмыкских набегов надежно обороняет. — И заговорил вдруг совсем об ином: — А славная воительница, эта Марфа! Так смело кинулась вместе с казаками на татар! Только до смерти битых ее стрелами, сказывали, четверых нашли, да еще сколько со стрелами в лес бежали?

— Я сам подивился, когда увидел ее среди казаков, — не скрывая восхищения, тихо выговорил Матвей Мещеряк. — Да и Наум себя молодцом выказал. Пулями двоих сбил метко, будто медведей на охоте, а потом пищалью, как оглоблей, крушил татар по чему попадя!

— Да-а, Матюша, будь у нас с тобой теперь казаков столько, сколько спустилось по Тоболу к Кашлыку, погоняли бы мы Кучума и Карачу, ни в каких Куларах не отсиделись бы!..

До крепости Кулары струги шли верст восемьдесят, потратив четыре дня с бережливыми остановками в местах, где кучумовцы не могли сделать внезапное нападение, устроив еще одну засаду.

— Ишь ты, каково себе логово соорудил здесь хан Кучум! — подивился Ермак, со струга осматривая совершенно отвесные обрывы реки и оврагов, которые надежно защищали крепость, обнесенную высокими стенами из толстых бревен.

— Да-а, — поджав губы, согласился обескураженный увиденным Матвей Мещеряк. — Наша малая затинная пищаль не осилит порушить эти стены. Что будем делать, Ермак? На стены взбираться — надобны лестницы, иначе казаков погубим. Да и с лестницами стрелами побьют нас, как глупых тетеревов на току!

С хитринкой прищурив карие глаза, атаман Ермак поскреб подбородок сквозь густую бороду, поразмыслил, еще раз осмотрел надежное убежище князя Карачи, если это его воины засели в труднодоступной крепости.

— Попробуем Карачу из норы выманить, как осторожную мышь на кусочек сала. Авось удастся. — Он окинул взглядом ближние места, приметил устье небольшой речушки выше Кулар, отдал команду пристать к берегу, а когда струги приткнулись, пояснил свою задумку казацким командирам:

— Здесь наши струги будут надежно прикрыты реками, а подступ со степи открыт, татарам не сотворить внезапного наскока. Ночь передохнем, поутру поглядим на татарскую крепость не только с воды, но и с сухого места. Авось и придет какая пригожая нам мыслишка!

Утром казаки двинулись к крепости, нагруженные каждый двумя пищалями, порохом, свинцом, щитами и саблями, а кому сподручнее, тот нес еще булаву или увесистый шипастый кистень. В стругах остались те, кто был поранен в недавней драке на мысу у Ишима.

Как ни отговаривал Марфу Ермак остаться в струге, девица решительно отказалась, смело глядя в строгие глаза предводителя:

— У меня в колчане два десятка стрел, — возразила она, поглубже пряча русую косу под высокую меховую шапку. — На мне казацкий кафтан и шаровары, татарам невдомек, что я девица. Обещаю, не лезть впереди батьки в пекло, как всегда предупреждает меня родитель Наум. Не гони меня, атаман, — просила Марфа, а в продолговатых карих глазах дерзкие огоньки прыгают, дразнят — не разрешишь, дескать, так я наперекор твоей воле тайком к сражению пролезу. И за ослушание не осмелишься плетью прилюдно сечь, стащив с ягодиц шаровары, казаки потом самого засмеют!

— Пущай идет, атаман! — махнул на дочку рукой Наум Коваль, до этого молча шагая рядом. — Не мимо будет сказано, что с рождения в нее отчаянный бесенок вселился, который даже святой купели при крещении не испугался! Я сам присмотрю за Марфушей. А будет дерзить — самолично на виду татарского войска по голой заднице крапивой так настегаю, что неделю чесаться будет!