Ф. Б. Считается, что эти меры сильно уменьшили количество инфарктов.

А. Ф. Да просто надо меньше курить. Что касается так называемого пассивного курения, то к нему я отношусь скептически. В последнее время некурящие стали вести себя в высшей степени нагло, это просто ни в какие ворота…

Ф. Б. А вы курите?

А. Ф. Нет, просто не люблю стадность в суждениях. Общественное мнение — это же пластилин, лепи что хочешь. Не законы надо менять, а нравы. Все эти организации, что ведут кампанию против кафе, позволяющих своим клиентам курить и предупреждающих тех, кто не курит, что им там не рады, — все это сущий бред. И какая законопослушность! Но тут надо все же отделять одно от другого. Когда я ем фуа-гра, я испытываю чувство стыда, но не потому, что это вредно для моего организма, а потому, что думаю о том, ка́к всех этих гусей откармливали и ради чего. И вот это действительно ужас. У Маккартни есть одна фраза, которую я очень люблю.

Ф. Б. Воистину это ваш любимый философ!

А. Ф. Он сказал: «Если бы на бойнях были стеклянные стены, мы бы все были вегетарианцами». Мы не желаем видеть, что́ мы творим с животными, потому что это отвратительно. Разведение на убой! Откармливать гусей ради процветания изысканных ресторанов — какой стыд! Я не собираюсь делать из этого никаких скороспелых выводов, потому что остаюсь любителем мяса. Но нам пора задуматься над нашим отношением к животным и не пользоваться преимуществом сильнейшего. Надо определить какие-то границы допустимого. Фуа-гра вредно для нас. И вредно для гусей.

Премьер-министр Франсуа Фийон. Как поживаешь?

А. Ф. Добрый день…

Ф. Б. Поясню читателю, что премьер-министр подошел пожать руку господину Финкелькрауту, а заодно и мою, и спросил у господина Финкелькраута: «Как поживаешь?», обратившись к нему на «ты», что доказывает, что Ален Финкелькраут поддерживает действующее правительство. Быстро выкладывайте все это в Интернет!

А. Ф. Теперь, когда он обратился на «ты», я просто обязан его поддерживать.

Ф. Б. Это невероятно! А откуда вы его знаете?

А. Ф. Да ниоткуда.

Ф. Б. Тем не менее он с вами на «ты». Я вот, к примеру, хорошо вас знаю, приходил к вам в Политехническую школу и рассказывал о современном романе, вы приглашали меня на вашу передачу по «Франс-Кюльтюр» — и при этом я говорю вам «вы».

А. Ф. С Фийоном мы встречались всего дважды. В первый раз он принял меня, когда был министром образования. Я был страшно рад этой встрече, потому что не нужно было обедать и мы были одни.

Ф. Б. Вы не любите обедов? Как это грустно!

А. Ф. Дело в том, что обедать с министрами не слишком весело. На обеде, как водится, присутствует его ближайший помощник, по совместительству стукач. Но тогда мы были без посторонних. А второй раз мы встретились на передаче, посвященной образованию.

Ф. Б. Как, должно быть, приятно закорешиться с кем-нибудь, кто стоит у кормила! Вы не думаете, что для интеллектуала это заключает в себе опасность?

А. Ф. Нет, не вижу никакой связи. Он ни с того ни с сего сказал мне «ты», но мы с ним больше никогда не встречались. Я достиг того возраста, когда в голове наступает ясность. Мне есть чем поделиться с власть имущими.

Ф. Б. А вы бы согласились на пост министра культуры?

А. Ф. Нет, разумеется.

Ф. Б. Но на орден Почетного легиона вы же согласились?

А. Ф. Давайте не будем валить все в одну кучу.

Ф. Б. А на роль советника принца?

А. Ф. Ни за что на свете! Просто мне импонирует идея, что политик может выкроить час, чтобы побеседовать с кем-нибудь, чьи произведения он вроде как ценит. Ну и что, что он сказал мне «ты»? Очень мило с его стороны, хороший премьер-министр, наверное, но я бы предпочел, чтобы он сказал: «Мне надо с тобой поговорить». Но быть министром культуры! Разумеется, я бы отказался — да мне и не предлагал никто. Какой из меня министр?..

Ф. Б. А на пост директора виллы Медичи[205] вы бы согласились?

А. Ф. Я бы крепко задумался. В Министерстве культуры текучка кадров. Это настоящий кошмар. Цирк и гротеск. Удачных проектов один на сотню.

Ф. Б. Цирк у нас поддерживают, а вот писателей — нет. Было бы здорово, чтобы и нам время от времени подкидывали какие-нибудь субсидии. Но в нашей области ценных работников нет.

А. Ф. Тем лучше, потому что такой способ обходить вопрос ценности и заслуг — не лучший вариант. Культура — это область, где не может царить равенство. Более того, культура — воплощение неравенства, это сугубо аристократическая область. Когда президент республики — и плевать я хотел, прихоть это для него или продуманная стратегия, — предлагает упразднить телевизионную рекламу, левые кривятся. Сеголен Руаяль[206] требует отозвать проект. Даже Доминик де Вильпен[207], человек до такой степени образованный, что страницу не может написать, чтобы не процитировать трех поэтов, — даже он поддерживает соперничество между «ТФ-1» и «Франс-2» и защищает рекламу. Катрин Таска[208] со слезами на глазах говорит о щедротах, коими нас одаривает государство. А посему надо упразднить рекламу и освободить наши программы от ее произвола. Что же делают левые? Возмущаются — притом что они до сих пор лелеют идеалы 68-го и, в частности, заявляют: «Мы не потребители. Для нас живопись Вермеера — не баночка йогурта». Но живопись Вермеера в первую очередь должна оставаться баночкой йогурта.

Ф. Б. Вы уже говорили это в «Вырождении мысли».

А. Ф. Благодарю, у вас отлично получается тыкать меня носом в дерьмо, и с каким упорством вы это делаете!