Капитан Сервадак обратился с речью к присутствующим и, стараясь говорить так, чтобы все его поняли, начал объяснять, в каком серьезном положении находится колония. Прежде всего губернатор объявил, что рассчитывает на самоотверженность и мужество колонистов и что теперь все обязаны трудиться для общего блага.

Испанцы выслушали его спокойно, они молчали, еще не понимая, что именно от них требуется. Однако Негрете счел нужным взять слово и сказал, обращаясь к капитану Сервадаку:

— Господин генерал-губернатор, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства, мы с товарищами хотели бы узнать, когда вы можете доставить нас в Испанию?

— Доставить в Испанию! Слышите, господин генерал-губернатор! — воскликнул Хаккабут по-французски. — Не бывать этому, пока они не заплатят мне свой долг! Эти негодяи обещали мне по двадцать реалов с человека за перевоз на «Ганзе». А их десять душ. Стало быть, они должны мне двести реалов, и я призываю в свидетели…

— Замолчишь ты, наконец, Мардохай! — крикнул Бен-Зуф.

— Вам заплатят сполна, — сказал капитан Сервадак.

— Вот это будет справедливо, — ответил Хаккабут. — За все надо платить, и, если русский князь соблаговолит уступить мне на время трех матросов, чтобы отвезти тартану в Алжир, я тоже заплачу… да-да, я им заплачу… лишь бы они не запросили слишком дорого!

— В Алжир?! — воскликнул Бен-Зуф не в силах больше сдерживаться. — Да знаешь ли ты…

— Бен-Зуф, разреши уж мне рассказать этим добрым людям то, чего они еще не знают, — прервал его капитан Сервадак и, перейдя на испанский язык, сказал: — Послушайте, друзья мои! Какие-то силы природы, пока нам неизвестные, оторвали нас от Испании, Италии, Франции, словом, от всей Европы. Из всех материков остался только этот остров, где вы нашли приют. Отныне мы находимся не на Земле, а, вероятно, на отделившемся от нее осколке; он уносит нас с собой в пространство, и увидим ли мы когда-нибудь наш старый мир, — предсказать невозможно!

Поняли ли испанцы объяснения Сервадака? Едва ли. Но только Негрете попросил его повторить сказанное.

Гектор Сервадак повторил, стараясь выражаться как можно яснее; он говорил образно, прибегая к сравнениям, понятным этим темным людям, и в конце концов добился того, что его поняли. Однако, посовещавшись о чем-то с Негрете, испанцы, казалось, отнеслись к сообщению Сервадака с полной беззаботностью.

Хаккабут выслушал капитана, не сказав ни слова, и только сжал губы, словно сдерживая улыбку.

Обернувшись к нему, Сервадак спросил, намерен ли он теперь после всего, что услышал, вести тартану в уже несуществующий Алжир.

На этот раз Хаккабут позволил себе криво улыбнуться, но так, чтобы испанцы этого не заметили, и заговорил по-русски, обращаясь к графу и матросам «Добрыни», в расчете, что остальные его не поймут:

— Все это неправда, — его превосходительство генерал-губернатор изволит шутить!

Граф Тимашев повернулся к нему спиной, не скрывая отвращения.

Тогда Хаккабут, подойдя к капитану Сервадаку, сказал по-французски:

— Рассказывайте ваши сказки испанцам, — они всему поверят, а меня не так-то легко провести!

Потом обратился к Нине по-итальянски:

— Ведь все это выдумки, верно, крошка?

И, пожимая плечами, Хаккабут ушел.

— Вот так штука! — удивился Бен-Зуф. — Эта скотина говорит на всех языках!

— Да, Бен-Зуф, — ответил Сервадак, — но на каком бы языке он ни изъяснялся — на французском, русском, испанском, итальянском или немецком, — он всегда говорит на языке чистогана!

На следующий день, 6 марта, капитан Сервадак, не заботясь больше о том, верит или не верит ему Хаккабут, приказал отвести «Ганзу» в устье Шелиффа. Впрочем, старик не возражал, потому что это делалось в его же интересах. Но втайне он надеялся сманить на тартану двух-трех матросов с «Добрыни» и бежать либо в Алжир, либо в другой порт на побережье.

К устройству зимовки приступили тотчас же. Работа давалась всем гораздо легче, чем раньше, так как возросла мускульная сила людей. Колонисты уже привыкли к новым условиям и не замечали ни того, что уменьшилась сила тяжести, ни того, что воздух разрежен и-дыхание их стало учащенным.

Испанцы не отставали от русских и усердно взялись за дело. Начали с караульни, — в ожидании лучших времен ее надо было приспособить под жилье для испанцев. Русские пока оставались на борту «Добрыни», а Хаккабут — на своей тартане.

Но и суда и каменный дом могли служить лишь временным пристанищем. Необходимо было до наступления зимы найти надежный приют от холода межпланетного пространства — теплое само по себе жилище, которое не нужно было бы отапливать.

Только глубокие ямы, вырытые в земле, наподобие тех, где хранится зерно, могли бы защитить островитян от холодов. После того как Галлия оденется толстым покровом льда, — а лед, как известно, плохой проводник тепла, — внутри этих ям, вероятно, установится сносная температура. Капитан Сервадак и его товарищи жили бы в этих норах, как настоящие пещерные люди, но у них не было выбора.

К счастью, галлийцы попали в лучшее положение по сравнению, например, с арктическими исследователями или китобоями полярных морей. У полярах зимовщиков под ногами чаще всего не суша, а вода. Они живут во льдах, и морские недра не спасут их от стужи. Они либо остаются зимовать на борту корабля, либо строят себе жилища из дерева и снега, плохо защищающие от холода при резком падении температуры.

А галлийцы зимовали на твердой земле, и если бы сумели вырыть себе пещеру глубиной в несколько сот футов, им нипочем были бы любые прихоти ртутного столбика.

Колонисты сразу же приступили к работе. Как помнит читатель, в гурби валялись всевозможные инструменты, брошенные когда-то саперами, — лопаты, кирки, заступы; вооружившись ими, русские матросы вместе с испанцами дружно взялись за дело под началом у десятника Бен-Зуфа.

Но инженера Сервадака и его работников постигло горькое разочарование. Землю начали рыть направо от караульни, подле небольшого бугра. В первый день у землекопов все шло гладко, но, пройдя в глубину на восемь футов, они наткнулись на такую твердую породу, что ее нельзя было пробить ни киркой, ни заступом.

Когда Бен-Зуф доложил об этом капитану Сервадаку и графу Тимашеву, они, придя на место работы, узнали в непроходимой горной породе тот же минерал, что на побережье и на дне Галлийского моря. По-видимому, кора Галлии всюду состояла из одного и того же вещества. У них не было средств выкопать яму поглубже. Даже порох не раздробил бы эту породу, превосходившую твердостью гранит, и взорвать ее удалось бы разве только с помощью динамита.

— Вот наваждение! — воскликнул Сервадак. — Что же это за минерал? И мыслимо ли, чтобы осколок нашего земного шара состоял из вещества, которого мы не знаем даже по названию?