– Может, он и знал.

Я хмурю брови:

– Каким, интересно, образом?

– А вот это вопрос, – говорит Уэйд. – Но меня больше беспокоит то, что этим утром он следил за тобой уже не в первый раз.

– Первое убийство, о котором нам известно, произошло всего несколько дней назад. И Робертс был детективом, который вел это дело. До того, как оно перешло ко мне, Поэт о моем существовании и не подозревал.

– Если не идти от обратного, – сомневается Уэйд. – Я уже указывал на это раньше: сколько детективов у нас имели отношение с поэзией? – Ответа он не дожидается: – Ни одного, кроме тебя.

– Уэйд, это просто смехотворно. Связь с моим отцом – я рассматривала ее как вариант, но он никак не мог знать мою давно похороненную историю.

– Опять же, если не идти от обратного. Сегодня вечером, Сэм, он убил для тебя.

Эта фраза звенит у меня в голове эхом:

«Сегодня вечером он убил для меня».

Эхо тех слов, что уже сидят у меня в рассудке, но эта оценка почему-то кажется излишне упрощенной. В Поэте есть нечто большее, чем одержимость одним человеком, и он фокусируется именно на этом.

– Хотя, в сущности, дело разве во мне? – возражаю я. – Оно в нем. Дэйва он убил, потому что тот задел поэзию, отозвавшись о ней уничижительно. Получается, я для Дэйва была просто средством, чтобы уязвить Поэта.

Встаю и вкруговую обхожу столик; мой ум работает быстро и четко.

– Дэйв оскорбил Поэта. Он принизил поэзию, заявив о ее никчемности. И, может быть, Поэт совершает эти убийства как бы от имени поэзии, но дело-то не в ней, а в нем самом. Отвергая поэзию, эти отрицатели отвергают его.

На губах Уэйда играет сардоническая улыбка. Он опять доливает вино, после чего встает и протягивает мне мой бокал.

– У меня ощущение, что Поэта ты понимаешь лучше, чем он понимает себя. И эту партию ты выиграешь. Верх будет за тобой.

Почти что тост. Я пью, но не за сказанное. Праздновать мне нечего. Еще сегодня я разговаривала с Дэйвом. А теперь он мертв.

Глава 45

Потребность вырваться из ада Поэтовых игрищ все же реальна, и на нее по-своему отвечает Уэйд. Он остается у меня на ночь, и не на диване. Наступает утро с нашими обязанностями, приправленными убийством. Ко мне Уэйд приехал, будучи уже ангажирован на отлов серийщиков – спецкурс для командированных в более крупном офисе Сан-Антонио. Под прессингом расписания он спешно принимает душ и одевается (да, он приехал со сменой одежды – предусмотрительность, дающая повод задать ему перцу, но я этого не делаю). Компанию он составил достойную – и в личном, и в служебном плане. Приезжал сюда ради меня. Так что мне ли ругать его за то, что он хороший друг?

Я все еще в шортах и маечке, которые успела надеть, пока он собирался. На подходе к двери Уэйд ловит меня за руку и притягивает к себе. Целует меня так, словно я по-прежнему его девушка, и я не сопротивляюсь. Повтор той же утренней процедуры, что была у нас несколько недель назад. Мы оба знаем, что продолжать такое из раза в раз я не готова. Это не наш стиль.

– Будь осторожна, – велит Уэйд голосом, грубоватым от смеси эмоций и настойчивости, выдающих его истинную тревогу. – Ты меня поняла?

– Ты тоже, – отвечаю я, потому что, несмотря на уверенность, что убийства в моей жизни коренятся все же в поэзии, а не в людях, меня по-прежнему точит то, что эту ночь он провел здесь.

Несколько секунд мы с Уэйдом смотрим друг на друга, но ничего больше не говорим. Поскольку оба знаем, что сказать нам нечего. Мы рискуем своими жизнями каждый день, и ожидать чего-то друг от друга можем лишь постольку-поскольку; вероятно, в этом проблема таких, как мы. Нет никого, особенно среди людей нашего круга, кто в любви к нам мог бы ощущать себя комфортно и в безопасности. Уж лучше нам быть одинокими.

Едва заперев за Уэйдом дверь, я хватаю свой телефон и активирую новое приложение, которое он мне установил и которое позволяет видеть мою входную дверь. Ага, работает. Я знала, что запустится без проблем, но, к сожалению, только такая проверка и успокаивает нервы. Поэт по-прежнему у меня под кожей.

Я иду в спальню с намерением одеться для утренней пробежки, но возле шкафа останавливаюсь. Идти сейчас на улицу мне нельзя. Не исключено, что там меня подкарауливает Поэт, и одному богу известно, к чему это может привести. С досадливым рыком я отправляюсь на кухню, кидаю в ведро пустую бутылку из-под вина и наливаю себе чашку кофе. Вдыхая ароматный парок, сажусь с текстом «Сонета 60» и между глотками выписываю каждую его строчку, ища смысл за пределами моего первоначального восприятия стиха прошлой ночью. Аннотация на веб-сайте гласит: «Данное стихотворение пытается объяснить природу времени, а также то, как оно проходит и воздействует на человеческую жизнь».

Хотя с такой трактовкой я согласна не полностью, человеческая жизнь все время связана с высшими силами, с Богом. А он считает себя божеством…

Я бегло прочитываю оба фрагмента, обнаруженные на местах преступлений. Сначала – тот, что был оставлен прошлой ночью на теле Дэйва:

Но время не сметет моей строки,

Где ты пребудешь смерти вопреки.

Затем – то, что нашли при Саммере:

Кто смеется в зубах у ненастья,

Тем не менее чая сквозь тьму

Отыскать среди звезд тропку счастья,

Где б Хозяин явился ему.

Ум незыблемо возвращается к тому, что ставилось во главу угла изначально.

Поэт мнит себя богом.

Саммера и Дэйва он счел недостойными жизни, что возвращает меня к контрасту между этими двумя типажами. Саммер поэзией наслаждался. Дэйв ее терпеть не мог. Но, так или иначе, у обоих была с ней связь, будь то через любовь или ненависть. Ну а Робертс? Технически он был с ней связан посредством дела, которое вел, но он не умер и передает послание стихами.

В таком вот логическом тупике я направляюсь в ванную принять душ, и к тому времени как надеваю свой стандартный брючный костюм, на этот раз с изумрудно-зеленой шелковой блузкой, ко мне приходит вывод. Возможно, они оба вызвали у Поэта обиду. Это единственное, что имеет смысл.

Вот бы сейчас обратиться к деду, который когда-то был специалистом в