За ходом крестьянских восстаний в Поволжье внимательно следил В.И. Ленин. На VIII съезде РКП(б) 18—23 марта 1919 г. он говорил о принципах отношения большевизма к крестьянству: «Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянства. Задача здесь сводится не к экспроприации среднего крестьянина, а к тому, чтобы учесть особенные условия жизни крестьянина, к тому, чтобы учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать! Вот правило, которое мы себе поставили».

В ленинском выступлении речь шла не только о попытках перехода к коллективизации, но и о других не менее острых для того времени проблемах. Переоценке подвергалось революционное законотворчество — множество принятых на скорую руку декретов, в которых «многое негодно, много такого, что в жизни не пройдет» и поэтому, заявлял Ленин, «мы не будем смотреть на них, как на абсолютные постановления, которые надо во что бы то ни стало, тотчас же, сразу провести». Не менее важным было признание злоупотреблений в практике местных партийных и советских органов: «К нам присоединились кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти… Эти люди, которые стремятся только выслужиться, пускают на местах в ход принуждение и думают, что это хорошо. А на деле это приводит иногда к тому, что крестьяне говорят: “Да здравствует Советская власть, но долой коммунию!” (т.е. коммунизм). Такие случаи не выдуманы, а взяты из живой жизни, из сообщений товарищей с мест». {20; 38: 201}.

Совпадение ленинской оценки деревенской ситуации начала 1919 г. с той картиной, которую воссоздают документы из Поволжья, позволяют считать, что непосредственным фактором переосмысления советской политики по отношению к крестьянству явилась «чапанная война», конечно, в совокупности с «расказачиванием» на Дону в январе—марте того же 1919 г. и рядом других аналогичных событий.

«Чапанная война» и «вилочное восстание» в Поволжье были стихийным протестом, а не подготовленной акцией антибольшевистских сил. Миф о руководящей роли эсеров в «чапанной войне» и влиянии агентов Колчака на крестьян рождался в большевистской партийной среде. Сначала его создавали местные руководители и военные, отвечающие за порядок на вверенной им территории, а затем активно использовали вышестоящие органы. Этот идеологический козырь широко использовался и в пропагандистских целях. Эсеры и агенты белых были для большевистской власти удобным оправданием своих просчетов и ошибок. В действительности реальное влияние антибольшевистских сил на крестьянское движение в регионе в 1919—1921 гг. было незначительным. Оно выражалось в участии членов партии эсеров, бывших офицеров в крестьянских выступлениях в качестве рядовых участников или руководителей отдельных повстанческих отрядов. Отчеты местных органов и доклады различных уполномоченных по изучению причин «чапанной войны» и «вилочного восстания» убедительно подтверждают стихийный характер крестьянского протеста, обусловленного тяготами наложенных на крестьян повинностей.

В то же время стихийный характер восстаний не означал отсутствия в ней элементов политической организованности и активности крестьянства. Из документов видно, как повстанцы быстро и достаточно эффективно реорганизовали на контролируемой ими территории органы Советской власти и приспособили их для нужд восстания. Военные штабы и комендатуры, Ставропольский исполком, издававший печатный орган восстания и предпринимавший активные меры для налаживания хозяйственной жизни и порядка в городе, агитационно-пропагандистская деятельность повстанцев и т.п. убедительно свидетельствуют о том политическом опыте, который приобрело крестьянство за годы революционных потрясений первых десятилетий наступившего века. Участие в крестьянских союзах, приговорном движении и выборах в Государственную думу, организации крестьянских комитетов и советов не прошло бесследно. Опыт сознательной политической активности в полной мере проявился и в ходе «чапанной войны» и в «вилочном восстании».

Документы опровергают и другой стереотип, ранее господствующий в историографии, о кулацком характере крестьянского движения. Приведенные в докладе председателя комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича цифры о десятках тысяч участников «чапанной войны» — наглядное тому подтверждение. Об этом же говорят и другие факты и свидетельства.

События 1919— 1920 гг. в Поволжье обнаружили еще одну важную особенность общероссийского крестьянского движения в рассматриваемый период — отсутствие у крестьян монархических иллюзий, связанных с бывшей династией Романовых, их приверженность республиканской форме государственного устройства революционной России.

В 1861 г. после обнародования царского манифеста об освобождении крестьян от крепостного права по всей территории помещичьей России прокатилась волна крестьянских выступлений под ярко выраженными царистскими лозунгами. Повсеместным было убеждение крестьян, что помещики и чиновники скрыли от них настоящий царский манифест. Тогда «повстанцами во имя царя» стали крестьяне села Бездна Казанской губернии и другого поволжского села — Кандиевка Чембарского уезда Пензенской губернии. Спустя немногим полвека в тех же поволжских деревнях лишь однажды крестьянами был выдвинут лозунг восстановления монархии и власти Романовых. Произошло это в конце февраля — начале марта 1919 г. в Больше-Азясской волости Краснослободского уезда Пензенской губернии.

И в ходе «чапанной войны», и в «вилочном восстании», и в массовом повстанческом движении 1921 г. в программных документах восставших крестьян государственное устройство России определялось как республиканское.

Таким образом, материалы подтверждают факт утраты народной веры в царя-избавителя, характерный и для других регионов (например, Тамбовской губернии). Так называемое «монархическое» выступление в селе Большой Азясь явилось результатом деятельности религиозно-монархической секты, пользовавшейся большим влиянием среди местного населения.

Другое дело — защита религии и церкви. Как правило, крестьяне выступали в защиту своих священников и сельской церкви против насилий и притеснений со стороны местной власти. Угроза закрытия церквей, аресты священнослужителей, оскорбительные для чувств верующих действия местных активистов нередко провоцировали восстания под лозунгом «За веру христианскую и ислам!». С большей силой религиозный фактор проявился в ходе вилочного восстания, где основной массой восставших крестьян были мусульмане. В мусульманских селах Казанской, Самарской и Уфимской губерний, как видно из документов, местные продорганы зимой 1920 г. в ходе выполнения продразверстки и заготовки скота совершенно не учитывали религиозных традиций населения. Особое недовольство крестьян вызвали действия местных властей по принудительной мобилизации мулл и взятию их в качестве заложников за невыполнение государственных повинностей. Однако подавляющее большинство крестьянских восстаний и в 1920 г. возникало на почве недовольства продовольственной политикой и другими действиями Советской власти. В то же время сельские священники, тесно связанные со своим приходом личной жизнью и не понаслышке знавшие тяготы живших рядом с ними крестьян, нередко активно участвовали в крестьянском движении, были в числе инициаторов восстаний, вели агитацию против политики большевистского государства и поэтому в числе первых подвергались репрессиям.