Щуки, которых отлавливали сейчас на хазах и малинах, представляли несомненную опасность, но чудовище, методично поглощавшее верхушку советского общества, было много опаснее. Оно укрывалось в тени и пресекало любую попытку приблизиться к нему. И все-таки Вадим был настроен оптимистически. Как веревочке ни виться, рано или поздно конец отыщется.

Жилище убиенного скульптора он мог осмотреть официально. Но для этого понадобилось бы опять идти в угро, размахивать удостоверением, качать права. И явились бы тогда в дом на Муринском проспекте не тихой сапой, а под звяканье амуниции и грохот сапожищ. Напугали бы соседей, и без того объятых трепетом после известия, что тихоня Самсонов найден зарезанным.

Вадим сделал по-другому. Он не предупредил о своем намерении никого, кроме Чубатюка и Поликарпова. В их компании и отправился на объект. Ключей при покойном не нашли, единственный экземпляр хранился у старшего по дому, а тот сдал его надзирателю, который опечатывал комнату убитого.

Но Вадиму ключи и не требовались – у него была универсальная живая открывалка. Макар, как пушинку, подхватил Пафнутия и поднял его на уровень окна, выходившего на Выборгское шоссе. Близилась полночь, автомобили и гужевой транспорт проезжали редко, а прохожих на питерской окраине в столь поздний час и вовсе не было.

Гуттаперчевый Пафнутий повозился немного с форточкой, открыл ее и ужом прополз в узенький проемчик. По-кошачьи бесшумно спрыгнул по ту сторону окна, раскрыл обе створки и сделал приглашающий жест, как радушный хозяин.

– Подсади, – сказал Вадим Макару – и тотчас был заброшен в комнату, подобно детскому мячику.

Чубатюк хотел последовать за ним, но получил строжайший приказ стоять под стеной снаружи и не зевать. Если кто появится – подать сигнал. Макар запротестовал – торчать на стреме под капающими сосульками ему не улыбалось. Но Вадим был непреклонен: показал матросу кулак и закрыл створки окна. Комнатенка была малюсенькая, Макару в ней не поместиться. Перевернет все, как слон в посудной лавке, устроит кавардак… Вот будет стыдоба, если кто-то из жильцов, услыхав погром, вызовет наряд и московских гэпэушников сцапают, словно мелкое жулье.

Единственную лампочку, свисавшую на парном шнуре, зажигать не стали. Вадим видел все и так, а Пафнутию подсвечивала с улицы полная луна.

Комната имела вид раскуроченной берлоги. Кровать с продавленным пружинным пузом, свисающий с нее матрас, из которого торчит прелое мочало. У двери – рассохшийся шифоньер, дверцы раздвинуты, виднеется сваленная абы как одежда. Что еще из мебели? Доисторическое бюро, потрескавшееся, облупленное. На нем эскизы абстрактной лепнины. Комод. Вадим выдвинул верхний ящик. Вместо ожидаемого тряпья внутри оказались книги. Он взял верхнюю. Фрейд на немецком языке. Основы психоанализа. Здесь же тома по аборигенским культам Африки, Океании и Латинской Америки. Киножурналы с аляповатыми портретами голливудских и европейских звезд.

Вадим выдвинул средний ящик. Он был наполнен круглыми коробками. На каждой наклейка с карандашной надписью. «Голем», «Пражский студент», «Флорентийская чума», «Медвежья свадьба»… Фильмы ужасов, причем некоторые названия Вадиму раньше не попадались.

В нижнем ящике боевики и детективы. «Фантомас против Фантомаса», «Фальшивый судья», «Смерть, которая убивает». Мелодрамы, фантастика, что-то документальное… Богатую фильмотеку собрал Самсонов!

А тут что? На коробке нет надписи, зато несколькими штрихами, грубо, нарисована обнаженная женщина с мясистыми статями, прикрывающая ладошкой промежность. Вадим снял жестяную крышку, вынул скрученную целлулоидную пленку, отмотал с полметра, просмотрел. Так и есть, порнография, и очень низкопробная. Как это монтируется с Фрейдом и культами Африки?

Над ухом похотливо дышал Пафнутий – пытался рассмотреть, что там, на пленке. И выдал, между прочим, разумную ремарку:

– А нет киноустановки-то нигде!

Верно: среди вещей, заполнявших комнату, не было аппарата, с помощью которого Самсонов мог устроить кинотеатр на дому. Вадим предположил, что аппарат стоял в мастерской. Там и места побольше, и ширма, если ее раздвинуть, послужила бы экраном. Но и в мастерской проектора не было. Если только его не забрал убийца…

Вадим уже собирался свернуть безнравственную киноленту и упрятать ее в комод, но что-то привлекло его внимание. В вереницу кадров, запечатлевших резвящуюся с двумя толстяками куртизанку, вклинился один, явно выпадающий из строя. На нем рогатое страшилище и мельчайшие буковки полукругом.

Вадим двинулся к бюро в надежде найти в нем увеличительное стекло, но его остановили донесшиеся из коммунального коридорчика звуки.

– Кто-то идет!

Этот «кто-то» не был обитателем квартиры – очень уж тихо прокрадывался по расшатанным половицам. Дошел до двери, ведущей в комнату Самсонова. Постоял. Потом принялся чем-то колупать в замке.

Э, да у него ключ! Замок с легкостью поддался, огласив спящую квартиру гулким лясканьем. Тот, кто был за дверью, притих.

Вадим схватил Пафнутия за руку и потащил к окну. Показал: вылезай! Пафнутий головой толкнул створки, они распахнулись, и он колобком выкатился наружу – прямо в объятия Чубатюка.

А Вадим не успел. Дверь заныла, открываясь, и в комнату ступил некто. Все, что можно было сделать, – встать за отдернутую занавеску, больше похожую на театральную драпировку. Волновался? Пожалуй, самую малость. В кармане лежал заряженный «маузер», конфискованный у Коломойцева. С одним-двумя противниками, учитывая эффект внезапности, можно было совладать без особого труда. Но требовалось для начала понять, кто же пожаловал сюда и с какой целью. Ближайшие минуты должны дать ответ на этот вопрос.

В комнату вошел кряжистый дядька, чье лицо показалось Вадиму знакомым. Да! Это был виденный сегодня днем в Обуховке врач, что приехал из Москвы по обмену. Только сейчас он больше походил на вокзального мешочника. В задрипанном пальтишке, галошах и кепчонке а-ля шкет-беспризорник, этот фрукт имел при себе наплечную суму, которую снял сразу же, как вошел. В ней болталось что-то весомое, цилиндрической формы. Фрукт пристроил ее у шифоньера, закрыл за собой дверь, но на ключ замыкать не стал. Прошел к окну: ему явно не понравилось, что оно раскрыто.

С улицы задувал ветер с моросью. Фрукт выглянул наружу. Вадим, стоявший от него в двух шагах, сдавил в кармане рукоятку «маузера».

Макар с Пафнутием бывалые, не станут торчать на виду. Подставляться, ничего не выведав, непростительно для агентов Главного политического управления.

Молодцы, не сплоховали. Фрукт их не заметил, всунулся обратно в комнату, потянул и защелкнул оконные створки. Теперь Вадим был заперт с ним в одном помещении. Но