Билл вошел, оставив за спиной ветер и дождь, которые хотели схватить его подобно гигантским когтям; мокрая одежда прилипла к телу, волосы слиплись и висели толстыми сырыми прядями, потемнели от воды.

– Думаю, нам предстоит пережить изрядное количество плохой погоды, – с улыбкой заметил он.

– Вы умрете от простуды, – сказала Бесс.

Хельга уже была на ногах.

– Я сделаю вам кофе.

– Тогда как можно быстрее, – ответил Билл и отправился наверх переодеться в сухое.

Когда спустя пару минут он вернулся, оказалось, что Хельга уже сдержала обещание и сварила чашку горячего кофе. Билл выпил его, присев на стул возле разделочного стола. Он обвил руками чашку, пытаясь согреться, и пил жадно, словно только что вернулся из пустыни и готов наброситься на любую жидкость.

– Как лодка? – поинтересовался Сэйн.

Билл взглянул на него.

– Плохо, – был ответ.

– Что случилось?

– У меня ничего не получается.

– Почему?

– Появились некоторые успехи, в основном благодаря велосипедному приводу, который я приспособил к ручной помпе. Она чертовски тяжелая. Конечно, во время работы мне пришлось оставить открытой дверь на палубу, чтобы выливать за борт воду. В результате дождь полил на нижнюю палубу, как вода в плавательный бассейн. Она стекает в трюм почти так же быстро, как я успеваю выкачивать. И все это лилось мне на голову.

– Вижу.

– Когда закончится шторм, – продолжал Петерсон, – я смогу все закрепить и начать сначала.

– К тому времени это уже не будет иметь значения, – заметил телохранитель.

После этого неприятного прогноза все бессознательно напряглись.

Сэйн, поняв, что сказал то, что неправильно могли воспринять остальные, объяснил:

– Я имею в виду, что к тому времени, как шторм по-настоящему утихнет, мистер Доггерти поймет, что здесь что-то неладно, и попытается исправить положение. Он предупредит полицию Гваделупы, и к нам придет подмога.

Все расслабились, сбросили с себя возникшее напряжение, хотя уже не чувствовали себя так легко, как это было до роковой фразы телохранителя. Их особенно заинтересовал приближающийся шторм, буйство природы, и этот грандиозный спектакль почти заглушил начавшуюся было тревогу за жизнь детей. Теперь она ушла, и ничто не могло отвлечь людей от надвигающейся бури.

В то время как двое мужчин ушли закрывать ставни на втором и третьем этажах, Хельга сделала еще кофе. Когда они вернулись, она подала на стол тарелки с булочками и печеньем, и каждый взял себе по штучке.

Следующий час тянулся очень долго; трижды за это время по радио передавали репортажи о погоде.

Первый:

"Когда ураган Грета, постоянно двигаясь в северо-западном направлении, приблизится к Гваделупе, скорость ветра в его центре достигнет ста десяти миль в час. Почти что все жители внешних островов обратились в спасательные службы Пуант-а-Питра с просьбой о предоставлении убежища. В городе закрыты магазины и все окна – ставнями для защиты от жестокого ветра и дождя, предвещающих приближение урагана".

Второй:

"Капитан судна "Janse Pride", только что вошедшего в порт на Гваделупе, сообщает, что ураган Грета принес с собой самый ужасный шторм, который он видел за двадцать лет хождения по морю. Он рассказал о волнах невероятной высоты и почти невыносимом ветре, из-за которого судно в последние несколько часов своего путешествия к порту Гваделупы давало сильнейший крен".

Третий:

"Бюро погоды Соединенных Штатов, работающее в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, предсказывает, что сегодня, между десятью тридцатью и полуночью, ураган Грета пройдет поблизости от Гваделупы. Пилоты разведывательных самолетов U.S, обследующие периметры бури, докладывают, что, основываясь на сделанных с воздуха фотографиях, можно сказать, что прилив поднялся исключительно высоко. Получив это предупреждение, владельцы магазинов и домовладельцы Пуант-а-Питра начали выносить мебель и товары с нижних этажей на случай, если море прорвет защитные сооружения доков и затопит низко лежащие улицы города".

Между этими короткими сообщениями обитатели "Морского стража" переговаривались между собой, затем снова внимательно прислушивались к прогнозам погоды и рассказам о надвигающемся бедствии, перемежая их невеселыми шутками, – каким-то образом в этот момент они казались на редкость смешными. Только детей явно не слишком впечатляла опасность, которую нес с собой ураган; они играли в настольные игры, соответствующие их возрасту, или в другие, которые придумали сами, были веселы и очень довольны собой. Ребятам ничего не стоило искрение улыбнуться или рассмеяться – на этом фоне вымученные шутки взрослых казались еще более зловещими.

Билл Петерсон подошел и сел рядом с Соней, пытаясь развеселить девушку. Казалось, он лучше всех понимал, что она в первый раз в жизни столкнулась с приближением большой бури, которая к тому же наложилась на ужасы предыдущих дней, и это было слишком для и без того расстроенных нервов.

Билл держал ее за руку.

Это было приятно.

Через некоторое время он удивил девушку, наклонившись вперед и шепча на ухо:

– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

Она подняла брови.

– Поговорить о Сэйне, о том, как вообще идут дела, – сказал мужчина так тихо, что телохранитель не мог его слышать.

– Когда?

– Сейчас.

Она спросила:

– Где?

Петерсон секунду подумал, затем внезапно поднялся на ноги и потянул девушку за собой.

Другим он сказал:

– Мы с Соней хотим пойти в библиотеку и присмотреть парочку книг, чтобы скоротать время.

Бесс заметила:

– По-моему, это самая нелепая отговорка, которую я когда-либо слышала.

Соня вспыхнула, но возражать не стала.

Билл ответил за нее:

– Вы сплетница, Бесс Далтон, беспринципная женщина, самая настоящая ведьма, каких в свое время жгли на костре.

– Но я говорю правду, – откликнулась она.

– Боюсь, что нет. Мы действительно хотим посмотреть книги, потому что невероятно устали от компании, в которой вынуждены находиться, и...

Бесс устало улыбнулась:

– Да идите, идите. Все знают, что этот пораженческий дух в первую очередь исходит от вас.

Когда молодые люди вышли из кухни, никто не обратил на это особого внимания.

Кроме Рудольфа Сэйна.

Войдя в библиотеку, Билл Петерсон плотно прикрыл тяжелую дверь тикового дерева и на секунду прижался к ней ухом, поднеся палец к губам, внимательно прислушиваясь, как будто думал, что кто-нибудь мог за ними следить.