— Вот сахар, еле нашла, — фальшиво растягивает губы появившаяся Людмила, после чего суёт мне два жалких кубика рафинада.

Топлю их в остывшем чае и, зевая (то ли первый глоток начал действовать, то ли я просто не выспалась), продолжаю «допрос»:

— Скажите, а как ваш физик отреагировал на моё покушение? В смысле, покушение на меня. Ну, вы поняли.

Вот тут Людмилу, кажется, пробирает. Её глаза разгораются, и она начинает возмущённо рассказывать, как волновался обо мне бедный физик. Как собирался ко мне в больницу и откровенничал с Хучиком, рассказывая тому, что мне, значит, явно прилетело ножом за то, что я лазаю по школе и что-то разнюхиваю.

Но это ещё не всё! Как раз после этого случая в физике отчего-то проснулась совесть, мирно дремавшая со времен похищения скелета, и, видно, не выспавшись, принялась пилить его с утроенной силой. При этом он не придумал ничего лучше, чем жаловаться на судьбину любовнице. Которой надоело выслушивать его покаяния ещё в первые восемь раз.

Пока Людмила стенает о своём физике, я медленно откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза и меланхолично «угукаю» как бы сквозь сон. Кружку с остывшим чаем держу в руке, поместив оную на подлокотник. Внизу ковёр, и, если присмотреться, можно заметить небольшую лужицу вылитой в сочленения дивана отравы. Ну что ж, надеюсь, Людмила не будет присматриваться.

Рассказ, а, точнее, жалобы усталой и, видно, ревнующей женщины (и ведь нашла кого ревновать! и к кому!), подходят к концу, и я перестаю отзываться даже в самых душещипательных местах.

Наконец наша «миледи Винтер» обрывает рассказ на полуслове и с плохо скрываемой надеждой вопрошает:

— Марина?

А хрен там! Я вздрагиваю, роняю злополучную кружку на ковёр, и, чуть помедлив, открываю глаза с таким видом, будто я — Вий, от которого разбежались все слуги с вилами. Перевешиваюсь через подлокотник, с мрачным удовлетворением изучаю расползающуюся лужу холодного чая и лепечу:

— Ой… чего-то я вообще сегодня не выспалась, прямо сплю на ходу… сейчас уберу…

— Сидите, — прерывает меня Людмила. — Сама уберу.

Она добросовестно нагибается, подбирает кружку, которая не разбилась, а самортизировала о ковёр, и с тоской смотрит на лужу. Жидкость частично впиталась в коврик, и если раньше она могла просто вылить отравленный чай в раковину и помыть чашку, то теперь от следов фиг избавишься! Менты, если что, и ковёр на анализ возьмут.

Примерно на этой мысли я вспоминаю, что тоже далеко не игрок в покер, и даже такая тургеневская девица, как наша Литература, способна заметить лёгкое злорадство. Поэтому я закрываю глаза от греха подальше, сползаю обратно на драный диванчик и опускаю голову на подлокотник. Хоть кто-то за меня что-нибудь уберёт…

Людмила приносит из кухни сальную тряпку и без особо энтузиазма размазывает по полу отравленную лужицу. Пару минут любуюсь на это действие сквозь полуприкрытые веки, а потом, убедившись, что она всё равно не избавится от остатков, впитавшихся в ковёр, пока не зальёт все вокруг моющим средством или не выстрижет нехилый кусок ножницами.

Ну ладно злорадствовать, а то Людмила увидит, как я подглядываю, и придумает что-нибудь более убойное.

Прикрыв глаза, я сворачиваюсь клубочком на злополучном диванчике и начинаю ровно, медленно дышать. То есть я дышала и раньше (а как же, уборщицы это не зомби), но сейчас активно пытаюсь косить под спящую. Желательно так, чтобы при этом всё-таки не заснуть.

С первым пунктом все получается, но со вторым — не очень. Я незаметно погружаюсь в легкую полудрему, из которой вырывает неожиданно-пронзительный голос Литературы:

— Вы спите?

Невероятным усилием воли мне удаётся не шевельнуться. Тогда проклятая физикова любовница протягивает свою ухоженную лапку и встряхивает меня за плечо. Только не шевелиться!

Убедившись, что я сплю как сурок, криминальная учительница отходит и, судя по звукам, брезгливо вытирает руки о диван. Зараза! Вообще-то моя одежда гораздо чище указанного дивана.

Чуть-чуть приоткрыть глаза я тоже не рискую и продолжаю лежать, напряжённо вслушиваясь в тишину, едва разбавленную мягкими шагами, страдательскими вздохами… а вот теперь и длинными гудками — Людмила явно решила похвастаться своими успехами. Но делает это как-то односложно.

— Да, да, — нервно роняет она, — да, наконец-то, спит как сурок…

Надо же, какие у нас одинаковые ассоциации.

–..нет, нет, да, — продолжает Людмила, и с каждым словом её истерика набирает обороты. Может, ей стоит попить пустырник? ещё пять минут в таком духе, и она швырнёт телефон в стену и зарыдает. — Да! Нет!! И что теперь делать?.. Да? Ну ладно…

Истеричные повизгивания Литературы становятся тише — похоже, она снова удаляется в сторону кухни. Я сворачиваюсь на диване и пытаюсь прикинуть, с кем же она разговаривала, и этот во всех отношениях подозрительный собеседник мог насоветовать ей насчёт меня.

Возможно, что её беззаконными действиями руководит недобитый физик — а если это кто-то другой? Надеюсь, ей не придёт в голову вооружиться топориком и повторить на мне подвиг Раскольникова.

16

Лежу.

Валяться на продавленном физиком и политом чаем диване не слишком удобно, но меня всё равно тянет спать. Дело, наверно, в том, что я ещё не совсем отошла от своего чудесного больничного — а, может, просто не выспалась. Ну, или это снотворное — хотелось бы знать, сколько таблеток транквилизаторов милейшая Литература утопила в моей чашке. Сначала я насчитала пять, но ведь она могла и добавить.

С тех пор, как истерикующая Людмила выскочила из комнаты, прошло, наверное, минут сорок. Интересно, что она делает: точит ножи, готовит веревки, строит коварные планы, созванивается с сообщником… а, может быть, ушла из дома и убегает в неизвестном направлении? Вполне возможно — слишком уж тихо. От скуки начинаю продумывать перспективу слезть с дивана и сходить на разведку — по всем расчётам выходит, что лучше не рисковать.

Стоп! А это что за звук? Снаружи доносится какой-то приглушённый скрежет, и я принимаю решение затаиться и прикинуться ветошью — похоже, на физикову дачу прибыли очередные незваные гости. Надеюсь, что это менты во главе с прочитавшим моё сообщение Хучиком, а не какие-нибудь бандиты, мечтающие избавить Литературу от непрошенных посетителей.

Неясные звуки сменяются глухими ударами. Всё ясно — с той стороны менты либо конкуренты; сообщники нашей и без того задёрганной Людмилы стучали бы деликатнее.

Прислушавшись, различаю цокот каблучков — коварная отравительница явно заинтересовалась очередными гостями и мчится к двери. Напрасная трата усилий — всё равно выломают. Окажись я