«Круг Земной» — единственный из известных нам циклов саг о норвежских конунгах, изложение в котором начинается со времен Инглингов (в латинской «Истории Норвегии» они, собственно, только упоминаются). Другие обзоры исходным пунктом истории Норвегии берут первого объединителя страны Харальда Прекрасноволосого или его отца Хальвдана Черного, не углубляясь в эпоху более раннюю. Ибо все предшествующее принадлежало эпосу и мифу. Но последнее обстоятельство, как можно видеть из «Саги об Инглингах», нисколько не отпугивает Снорри. Напротив, он смело обращается к легенде об асах и, превратив их из языческих богов в людей (ибо считать асов богами в христианскую эпоху было уже недопустимо), делает Одина и Ингви-Фрейра предками конунгов Швеции и Норвегии. Возможно, здесь отразились языческие традиции, приписывавшие конунгам сакральное происхождение. Но нас в данном случае занимает другой вопрос: какой смысл вкладывает Снорри в установление генеалогической связи между исторически достоверными государями Норвегии и древними мифическими правителями Севера, о которых неизвестно ничего, помимо упоминаний в «Перечне Инглингов» скальда Тьодольва из Хвинира? Что побудило Снорри столь подробно останавливаться на изложении истории Инглингов?

Обратим внимание на следующее обстоятельство. Все другие саги «Круга Земного» посвящены, каждая в отдельности, описанию жизни и правления одного конунга. Между тем «Сага об Инглингах» повествует о всех представителях этого рода (в песни Тьодольва перечислены 30 конунгов). Видимо, смысл, необходимый для автора «Круга Земного», содержится не в истории того или иного вождя из династии Инглингов, а в общей их истории. Но, пожалуй, еще более существенна другая особенность этой саги: в ней, как и в поэме Тьодольва, история правления этих древних конунгов почти вовсе не излагается, за исключением разрозненных сообщений[103], — все внимание сосредоточено на смерти каждого из конунгов. Как он умер — вот главное. Мало кто из них мирно опочил в своей постели, большинство Инглингов погибло насильственно, причем в целом ряде случаев, как это вообще характерно для ранней германско-скандинавской героической поэзии, смерть имеет характер ритуального жертвоприношения. Уже начиная с конунга Висбура возникают распри в роду Инглингов. Сыновья этого конунга задумали умертвить своего отца и прибегли к помощи вёльвы (колдуньи, прорицательницы) Хульд, и несмотря на ее предостережение, что, если она наворожит смерь Висбура, убийство будет впредь постоянно совершаться в роду Инглингов, братья отважились на отцеубийство («Сага об Инглингах», гл. 14). Таковы, по Снорри, истоки вражды в роду потомков Ингви-Фрейра. Но нетрудно убедиться в том, что лишь несколько персонажей «Саги об Инглингах» погибли от руки сородичей. Снорри явно не ограничивает действие проклятья Хульд рамками древнего периода истории Норвегии. Междоусобицы то и дело вспыхивали на всем протяжении дальнейший ее истории, как среди сыновей Харальда Прекрасноволосого, так и между его более отдаленными потомками, и излагать перипетии этой розни значило бы пересказывать всю историю Норвегии вплоть до того момента, на котором завершается «Сага о Магнусе, сыне Эрлинга», последняя в цикле саг «Круга Земного».

Как известно, «Сага о Магнусе, сыне Эрлинга» у Снорри не доведена до конца, каковым в других сагах служит смерть конунга, по имени которого названа сага. Снорри прервал повествование как раз в том пункте, с которого начинается «Сага о Сверрире», написанная задолго до него и, несомненно, ему известная. Сверрир — узурпатор престола, которому удалось, использовав широкое социальное движение в стране (известное под названием восстания «лапотников» — биркебейнеров), победить ставленника знати и духовенства Магнуса Эрлингссона и захватить престол. При внуке Сверрира короле Хаконе Хаконарсоне и был написан «Круг Земной». Снорри явно видел свою задачу в том, чтобы составить саги о конунгах, которые предшествовали Сверриру, и потому-то и доводит изложение событий до поражения повстанцев-биркебейнеров при Ре (1177 г.). Затем отряд этих «оборванцев» возглавил Сверрир, выдававший себя за незаконнорожденного сына покойного конунга Сигурда Харальдссона, но обо всем дальнейшем говорится в «Саге о Сверрире».

Итак, гибель Магнуса Эрлингссона в борьбе против Сверрира явилась очевидным — и завершающим — актом междоусобной вражды, раздиравшей норвежский королевский род. Как явствует из «Круга Земного», эта рознь началась в незапамятные времена и вызвана роковыми силами. Над домом Инглингов-Харфагров тяготеет проклятье Хульд. Для современников Снорри Стурлусона тема проклятья, вызвавшего кровавые усобицы в среде сородичей, имела особое значение. В их сознании был жив древний языческий миф, согласно которому мир богов и людей обречен гибели вследствие конфликта добра со злом. Скандинавам XIII в. было памятно прорицание вёльвы: в конце мира разнуздаются силы, которые приведут к катастрофе, и среди симптомов близящихся «сумерек богов» особое место занимает картина братоубийственной вражды: «Братья начнут / биться друг с другом, / родичи близкие / в распрях погибнут…» («Старшая Эдда»: «Прорицание вёльвы», 44). Мало этого, изначально здесь была заложена, видимо, тема проклятья, тяготевшего над золотом, — ведь сыновья Висбура убили отца из-за золотого ожерелья, и эта же гривна затем послужила средством умерщвлении конунга Агни («Сага об Инглингах», гл. 19). Всем, кто слышал или читал легенду о кольце Висбура, не мог не придти на память другой аналогичный мотив — породившего кровавую вражду золота Нифлунгов (нем. Нибелунгов). Трудно удержаться от предположения, что в «исторической концепции» Снорри была «эддическая» перспектива.

Внимательное чтение «Круга Земного» позволяет вскрыть некий общий смысл истории норвежских конунгов: сила, которая царит в мире и направляет движение истории, — не Божественное провидение, как в теологических построениях средневековой латинской историографии, — это судьба, рок, центральная категория германского и скандинавского языческого мировоззрения. «Судьба», «доля», «счастье», «удача», «несудьба» — эти понятия встречаются в тексте «Круга Земного» довольно часто, и из ряда мест явствует, что имеются в виду свойства, присущие тем или иным конунгам и другим лицам. Особенно велика «удача» вождя, и подчас он делится ею с другими людьми, способствуя тем самым их начинаниям (см. «Сагу об Олаве Святом», гл. 68, 69). Но «счастье» может и оставить конунга. Так случилось с Харальдом Сигурдарсоном во время его похода на Англию. Английский король Гарольд (в саге — Харальд), видя падение Харальда Норвежского с коня, замечает: «Рослый и статный человек, но, видно, удача его покинула» («Сага о Харальде, сыне Сигурда», гл. 90). Для понимания смысла, который вкладывали скандинавы в понятие «удачи», показательны слова датского конунга Свейна, потерпевшего поражение и вынужденного скрываться под вымышленным именем: он говорит, что если конунг и невезучий, это не означает, что он трус («Сага о Харальде, сыне Сигурда», гл. 64). Ведь трусость — личное качество, тогда как везенье, удача таковыми не являются, удача выпадает на долю человека, может прибывать и убывать, оставляя его и возвращаясь к нему. В «Круге Земном» понятие «удача»,