Когда они пришли в маленькую, тёмную, но очень уютную гостиную миссис Пайк, та поставила чайничек кипятиться, а потом нетерпеливо спросила:

— Что, Руперт устроил представление?

— Я бы не сказала, что это было представление. Но он… Он довольно острый на язык, и обо всём говорит так, словно… Словно это вина его брата, что он болен или что он не настолько богат.

— Руперт такой, да, — закивала миссис Пайк. — На самом деле он хороший мальчик. Но он всегда честно говорил, что думает. Поэтому Энид с мамашей его и не любят. Нет-нет, да скажет, что они приживалки. И что его дом заняли.

— Какой ещё дом?

— На самом деле, это не его дом, конечно. Но все знают, что леди Клементина в завещании отписала его Руперту. Дом в Кенсингтоне. Он ей тоже достался от какой-то тётки или вроде того. Она там никогда и не бывала. Говорят, небольшой, но в хорошем месте, стоял пустой несколько лет. А Роберт, младший мистер Вентворт, с семьей жил в каком-то пригороде, в тесной квартирке… Я уж не знаю, Роберт попросил или Мюриэл добилась, но леди Клементина разрешила им занять дом. Там у них и доктор был рядом, и школа для девочек хорошая, да и условия, конечно, не чета старым. В общем, они туда все вселились, документы оформили и, говорят, по этим документам они вообще ничего ни платили! Не то что леди Клементине, а даже за содержание дома. Так и не платят до сих пор. Леди Клементина деньги-то никогда не считала, все расходы взяла на себя… А Мюриэл устроила там театр… — миссис Пайк неодобрительно скривилась. — Разыгрывала из себя аристократку. Обзавелась знакомыми среди соседей, все богатеи, сливки общества. На последние деньги устраивала для соседей то пикники, то ужины, а дети потом неделями впроголодь сидели, на галетах и консервах. Очень хотела, чтобы её там своей считали… Не напрасно, надо сказать. Старшая дочка так и вышла замуж за сына какого-то богатея, в поло играет, на яхте катается. Говорят, что не очень ладно живут, но дети есть, двое уже…

— А что, Руперт заранее знает, что ему достанется?

— Да, она не скрывала. Что какому университету, какую картину в какой музей… Большая-то часть, конечно, сэру Дэвиду отойдёт, но даже слугам кое-что прописано. До шиллинга мы не знаем, но много. Несколько тысяч фунтов.

— Как странно, что это так обсуждается…

— Когда столько денег, ничего не странно. Надо же ими распорядиться: тому родственнику что-то дать, другого не обидеть.

— А получается, что сейчас Руперт ничего не получает? Он жаловался, что не хватает денег.

— Ему ещё мало?! — возмутилась миссис Пайк. — Не знаю сколько он получает, но его точно не обижают. Просто он… Понимаете, у людей, кто тяжело болен, всегда характер портится. Он же знает, что скоро совсем ходить не сможет. Всё хуже делается. Он с детства такой был… Например, мяч поймать не мог, иногда голова кружилась. Зато лазил по крышам и по деревьям, что мартышка. Мы даже внимания не обращали на такие мелочи. Подумаешь, немного неловкий, с равновесием чуть-чуть неладно. Дети такое перерастают. А потом вон что… Конечно, он озлобился. А кто бы не озлобился? Дэвиду и деньги, и здоровье, и титул. Но Руперт неплохой человек, мисс. Болезнь ещё не то с людьми делает.

— Вы его любите, да? — улыбнулась Айрис.

— А как же? Своих детей бог не дал, я хоть на чужих поглядела. На моих глаза росли. Дэвид… Он себе на уме, не поймёшь, что и думает. А Руперт весь нараспашку был, что злится, что радуется — всё на лице написано. Бывало, натворит что-то или накричит, но потом всегда придёт прощения просить. Обнимет и смотрит снизу… Такие глазёнки у него ясные, чистые.

Миссис Пайк улыбалась, но уголки губ подрагивали, словно она того и гляди, растрогавшись от воспоминаний, заплачет.

Айрис уже долгое время мучил один вопрос, и она решилась его задать. Ей показалось, что момент подходящий.

— Знаете, миссис Пайк. Я читала статью в «Пикториал», про Вентвортов.

— Знаю я ту статью! — гневно воскликнула миссис Пайк, мгновенно переменившись в лице.

— И мне показалось, что кто-то, кто рассказал журналистам о леди Клементине и детях, очень не любил Руперта.

— Это Дороти! — сказала, точно выплюнула, миссис Пайк. — Мы все тут так решили. Она. Не она одна, конечно, но она точно постаралась.

— А кто эта Дороти?

— Горничной работала раньше. А потом такая вышла история нехорошая… Она уволилась, но… — миссис Пайк поморщилась.

— Она считала, что с ней нехорошо обошлись? — спросила Айрис.

— Не с ней, с женихом её. Он тоже тут работал, шофёром у леди Клементины. Вилли Дженкинс. Толковый парень, старательный. Всё у него хорошо было, а потом приехал Руперт на каникулы. Он в Швейцарии тогда учился, в пансионе… Мальчики Вилли давно знали, он с шестнадцати лет помощником садовника работал. А тут они с Рупертом прямо-таки сдружились. Я ему говорила, и мистер Лилли, это лакей наш, тоже говорил, что не дело это. Они господа, мы слуги. Вилли Руперта то туда возил, то сюда. Но это недолго продолжалось, недели две. Они как-то из Стоктона возвращались, и чёрт Вилли дёрнул поехать коротким путём. Через поля, значит. Если по дороге ехать, так больше часа уходит, ну вот они и решили срезать. А дорога плохая, только под машинки, как у фермеров, маленькие, высокие, а у леди Клементины «роллс-ройс» был. А ещё железная дорога. Ну и застряли они на переезде. Машину развернуло, она, считай, вдоль рельсов встала. Ни туда, ни сюда.

— Мне Уилсон рассказывал! — вспомнила Айрис день своего приезда. — Даже место показал.

— А то ж! Знаете какой скандал был?! На машину-то поезд наехал. Не успел затормозить. Ладно, что вагоны с людьми не опрокинулись! Почтовые только. Ну и Вилли Дженкинса сразу арестовали. Леди Клементина, поведи себя Вилли по-человечески, и адвоката бы ему наняла, и штраф бы оплатила, но он вычудил, конечно…

— А что он сделал?

— В отказ пошёл, что это не он. Вилли понять можно, кому в тюрьму охота, но кто ж в такое поверит? Я верю, что Руперт подначивать стал, мол, давай коротким путём поедем. Это же сын хозяйки, Вилли отказать ему не мог, раз тот велел. Но Вилли говорил, что Руперт за рулём был. Только вот Руперт водить не умел. Откуда ему уметь? Их всегда шофёр возил. Никто водить не учил ни Руперта, ни Дэвида… Суд потом был, Вилли посадили на два