Я тоже улыбаюсь, подстраиваюсь под его шаг и где-то по пути теряю счет шагам. Замечаю это только тогда, когда мы подходим к палаткам, которые разбросаны где попало, а рядом стулья и кулеры. Никакого порядка. Для меня это сущий кошмар. Я еще крепче вцепляюсь в Куинтона, вдыхаю его запах и, когда мы уже идем между палатками, вдруг замечаю, как ясно у меня в голове и как мне не хочется отпускать его. Не знаю, что мне делать с этим открытием. Убежать? Смириться? Заплакать?

Когда из сиреневой двухместной палатки выбираются Делайла с Диланом, я все еще держусь за Куинтона. Рядом еще одна палатка, побольше. Тристан возится с ней, стараясь установить стойки правильно, чтобы она стояла прямо и не заваливалась.

Все трое замечают нас одновременно. Все смотрят так, словно хотят что-то сказать по поводу того, что мы идем в обнимку. Сейчас Делайла, скорее всего, начнет язвить, Дилан – хамить, а у Тристана, судя по его лицу, вот-вот вырвется что-то беспощадное. Но все как-то сдерживаются, и я думаю, не отойти ли от Куинтона, но ноги не слушаются.

– Ну что, кто готов заняться делом? – спрашивает Дилан, скидывая клетчатую куртку. Комкает ее и зашвыривает в палатку, а Делайла идет к стоящему между палатками красному кулеру.

– Я думал, мы сюда веселиться едем, – щурится Тристан, продевая стойку в петли. – Что еще за дело?

Делайла возвращается и протягивает Дилану пиво:

– Да, ты же говорил, будем веселиться.

– Я сказал, что ты повеселишься. – Он щиплет ее за задницу и откручивает крышку бутылки. – А мне работать надо.

Я не такая наивная, понимаю, о какой работе идет речь – о той же, которой они занимались в магазине спорттоваров, хотя никто мне этого не говорил. Не понимаю только, почему Делайла мне сказала, что Дилан уже не торгует наркотиками. Я с особой остротой чувствую, в какой среде оказалась, но меня это как-то мало волнует. Когда-то меня все волновало, а потом я потеряла то, что было мне дороже всего, и теперь мне все безразлично.

Я прижимаюсь щекой к груди Куинтона и слышу, как часто бьется у него сердце, как будто ему тоже не по себе.

– Я собираюсь просто оттянуться, пожалуй, – говорит он, обходит стул и направляется к кулеру, все так же обнимая меня, и я тащусь за ним. – Ехали-то сколько, охренеть.

– Четыре часа всего. – Тристан морщится, пригибая стойку к земле. Он снял рубашку, грудь у него блестит от пота, джинсы висят на бедрах. – А тебе-то от чего устать, болван, сидел себе сзади. – Он втыкает стойку в землю и понижает голос до невнятного бормотания: – Мы же знаем, чем дело кончится, если тебя за руль посадить.

Я чувствую, как все тело Куинтона содрогается от внезапного удара страха, мускулы у него напрягаются, и он быстро отдергивает руку. Ни слова, ни взгляда. С ничего не выражающим лицом он молча и поспешно уходит и через несколько секунд смешивается с толпой.

Я стою с отвисшей до колен челюстью, и мне хочется броситься за ним. Смотрю на Тристана – он сидит с низко опущенной головой, и я не могу понять, злится он, расстроен или ему стыдно.

Делайла подходит и берет меня под руку. На ней белая майка, подвернутая снизу так, что живот открыт. Шорты спереди рваные, волосы кое-как зачесаны кверху в растрепанный пучок.

– Может, мы с Новой сходим поищем, где бы воды раздобыть, а то вы, ослы, и не подумали с собой захватить, – говорит она.

Дилан усаживается на кулер, скрестив вытянутые ноги, и пьет пиво.

– А пиво на что?

– От него как раз обезвоживание бывает, – огрызается Делайла и качает головой. – Придурки недоделанные! – бурчит она и за руку утаскивает меня в толпу.

Но я не хочу с ней идти. Я хочу найти Куинтона. Я хочу… нет, я должна это сделать, потому что не сделала этого раньше, с Лэндоном. Мы углубляемся в толпу, она становится теснее, мысли у меня в голове мечутся со скоростью миллион миль в минуту, и я чувствую, что меня вот-вот накроет приступ паники. Я не понимаю, что он делает, не понимаю, что я сама делаю. Я уже ничего не понимаю, и это пугает меня до жути.

Я выдергиваю руку из-под руки Делайлы и иду в ту сторону, куда ушел Куинтон.

– Я тебя потом догоню, – машу я ей рукой.

– Эй, ты куда? – Голос Делайлы ударяется мне в спину, и я убегаю, пока мозг не приказал вернуться.

Я расталкиваю всех на своем пути, торопливо пробиваюсь сквозь толпу, понимая, что шансов найти Куинтона очень мало. Но я должна попытаться.

Я бегу и бегу все дальше в толпу, а в динамиках уже раздается голос, и эхом ему отзываются струны гитар. Первая группа начинает играть, все вокруг заполняет музыка, пот и радостное возбуждение, а вместе с ними соблазнительный запах дыма. Я останавливаюсь посреди толпы, закрываю голову руками и стараюсь не утратить связь с реальностью.

– Держи меня за руку, – Лэндон перекрикивает музыку и протягивает мне ладонь. Но я стою в нерешительности, гляжу на людей вокруг, уже теряющих рассудок, пьянеющих от музыки. – Нова! – Его голос возвращает меня в реальность. – Я рядом, и с тобой ничего не случится.

Я вкладываю пальцы в его ладонь, он тянет меня за руку и ставит перед собой, а сам идет следом, прикрывая меня и придерживая за бедра. У группы, которая выступает, музыка обычно резкая, агрессивная, но сейчас они играют одну из своих самых нежных и страстных песен.

Концерт проходит в помещении, но, стоя в толпе, вслушиваясь в слова песни и видя, как музыканты вкладывают в нее всю душу, я невольно жалею, что мы не на открытом воздухе, под сверкающими звездами. Тогда бы это чувство волшебства было сильнее.

– Тебе хорошо? – шепчет Лэндон мне на ухо, и его дыхание влажно касается моей щеки.

Я киваю, замечаю, что стою с закрытыми глазами, и открываю их.

– Хорошо, – отвечаю я, запрокидывая голову, чтобы заглянуть ему в глаза. – А тебе?

Лэндон кивает с еле заметной улыбкой на губах.

– Хорошо. Ты, наверное, единственный человек, с которым мне трезвому бывает весело. – Он говорит в шутку, но при виде неизменной пустоты в его глазах я думаю: может, это и правда.

Я поворачиваюсь и обвиваю его руками за шею:

– Почему? Что во мне такого особенного?

– Сам еще не разобрался, – отвечает он, держа руки у меня на пояснице, и лоб у него морщится. – Почему ты меня держишь на плаву?

Я сразу же чувствую себя маленькой, некрасивой, ничего не значащей для него. Вздыхаю и убираю руки, потому что мне хочется плакать. Но он крепче прижимает меня к себе и качает головой.

– Нет, Нова, я не в этом смысле, – уверяет он. – Я совсем не так выразился.

Я с трудом проглатываю душащий комок:

– А что ты хотел сказать?

Лэндон смотрит на меня и гладит пальцами по щеке: