«Ничего, она свыкнется с этой мыслью», – решила про себя Джуд и вновь взялась за телефон.

– Эмма, это я, – сказала она, когда дочь сняла трубку. – Как там твоя работа продвигается?

– А, привет. Как раз собиралась тебе позвонить, чтобы поблагодарить за вчерашний ланч.

– Ты прости, Эм, если что было не так, – молвила Джуд. Ей надо было как можно быстрее восстановить перемирие, чтобы перевести разговор на Уилла.

– Да ничего, все нормально, – отозвалась Эмма уже не столь напряженным голосом. – Ты тоже прости, что я была не в духе. Я просто сильно устала.

– Наверное, ты слишком много работаешь. Но я по-любому была очень рада тебя видеть. И поделиться своими новостями.

Молчание в ответ Эммы было громче удара колокола, однако Джуд это начисто проигнорировала, принявшись с целеустремленной горячностью разливаться о неожиданном звонке Уилла, о том, где бы ей лучше встретиться со своим бывшим любовником, что бы ей надеть и о чем пойдет их общение.

Когда наконец Джуд прервалась, чтобы перевести дух, Эмма спросила:

– Любопытно, как он нынче выглядит.

– Вот и я о том же самом подумала, Эм! – тут же подхватила Джуд. – Он же всегда был таким красивым, правда? Мы же все в него были влюблены!

– Хм, ну, лично я не была, – произнесла Эмма так тихо, что Джуд пришлось даже изрядно напрячь слух.

– Я не расслышала – что ты сказала?

– Я сказала, что я не была, – несколько громче повторила Эмма.

– Ой, Эм, еще как была! Ты всегда крутилась рядом, ловя каждое его слово. Ты даже отправилась однажды вместе с ним на пати. Неужто не помнишь?

Она как сейчас видела: вот Эмма стоит на входе в кухню с огромными глазами и соблазнительными ножками, откровенно оттягивая от матери внимание Уилла. Джуд периодически вспоминала это с диким раздражением, а Уилл в ответ смеялся над ее ревностью.

– Ну, положим, он произвел на меня неизгладимое впечатление, – сказала Эмма. – Тут уж ничего не скажешь.

– Вот именно, – ответила Джуд.

– Так бы на меня, пожалуй, подействовал любой взрослый мужчина, – продолжала дочь. – Если ты помнишь.

– О боже, Эм, давай только не будем сейчас погрязать в вопросе о твоем давно испарившемся папаше. Уилл тебе отцом не был.

– Это точно. Не был.

Эмма явно заколебалась насчет дальнейших слов, и Джуд подождала, пока она наконец их скажет.

– И когда мне еще не было шестнадцати, он заставил тебя вышвырнуть меня из дома.

– Ничего подобного! – вскинулась Джуд. – Это было мое собственное решение, вызванное твоим поведением. С тобою просто невозможно стало жить, и это уже вбивало серьезный клин в наши отношения.

– В наши с тобой отношения? Или в твои с ним?

– И в те, и в другие. Своим враньем и истериками ты просто пыталась выдавить его из нашей жизни.

– Враньем?

– Ты говорила, что видела, как он заклеивает других женщин. Ты пыталась разладить наши отношения. И ты никак не можешь этого отрицать, Эмма.

– Я и не отрицаю. Я действительно видела, как он заигрывает с той теткой с нашей улицы.

Джуд опять пришла от их разговора в ярость, злясь и на дочь, и на саму себя.

– Это было совершенно невинное общение, – прошипела она. – Она полностью все отрицала.

– Еще бы она не отрицала! – фыркнула Эмма.

– Послушай, я знаю, что я не была идеальной матерью – но ведь и ты вовсе не была идеальной дочерью.

– Но ты-то была взрослым человеком, Джуд, – парировала Эмма. Их разговор, похоже, вывернул на давно уже изъезженные рельсы. – Короче говоря, меня удивляет то, что теперь ты снова хочешь его видеть. Он же тебя бросил.

– Теперь все совсем по-другому, – резко сказала Джуд, решительно закрывая тему.

«К тому же я так одинока!» – прозвучало у нее в голове.

Лучше бы она продолжала работать. Глупость она, конечно, сделала, что так рано ушла на пенсию. Джуд бросила карьеру адвоката, когда умерли родители, оставив ей некоторое состояние. «Меня уже воротит от всего от этого, – говорила она себе. – Лучше уж я буду свободной праздной дамой. Буду ходить по дневным концертам да музеям». Однако Джуд так и не смогла приноровиться к этому резкому увеличению свободного времени, и ее это сильно раздражало. И раздражала, если совсем честно, сама жизнь.

– Что ж, это твое дело, Джуд, – молвила Эмма. – Но все же будь начеку.

Впоследствии эта фраза не раз эхом звучала в голове у Джуд. И все же тогда она промолчала. «Все давно изменилось», – сказала она себе.

Понедельник, 2 апреля 2012 года

Эмма

Мысли крутятся только вокруг Уилла Бернсайда, и в блокноте перед собой я обнаруживаю машинально начертанного «палочками» человечка. Когда я вспоминаю последние свои дни на Говард-стрит, карандаш все глубже вгрызается в бумагу. Наш дом тогда был будто сплошь пропитан недовольством и разочарованием. Все это, казалось, сочилось кругом по стенам, отравляя своим духом даже еду.

Я хорошо помню эти приглушенные шепотки между Уиллом и Джуд, торопливую отрывистость телефонных разговоров, вечно закрываемые двери. Это отчуждение меня от семьи. Как только у Джуд язык повернулся сказать, будто я влюблена была в «профессора Уилла»!

Рисунок человечка оказался на том же листке блокнота, что и имя журналистки. Кейт Уотерс. Я обвожу ручкой эти буквы, думая о том, как бы ей позвонить, не раскрывая себя и своих карт. Мне надо выяснить, что именно она знает. Может даже, как-то сбить ее со следа. Отвести подальше от меня.

«Я ж могу упомянуть тех наркоманов», – осеняет меня, и рука сама перестает рисовать.

Я «проматываю» главку, над которой работаю, до конца и на свободном пространстве набираю первое пришедшее на ум имя.

– Здравствуйте, я Энн Робинсон, я когда-то жила на Говард-стрит, – прикидываю я вслух наш будущий разговор. – Вы знаете, у нас на улице в одном доме обитали наркоманы. Мне кажется, этот ребенок как раз кого-нибудь из них.

Звучит сильно натянуто и явно надуманно. Я делаю еще попытку, пытаясь говорить более естественно.

– Здравствуйте! – вновь начинаю я и тут же чувствую, что получается еще более наигранно.

– Ладно, плюнь, – говорю я себе, зашвыривая ручку через комнату.

Но я знаю, что все равно это сделаю. Все же это хорошая идея – переключить ее на тех бедолаг из дома 81. После того как Джуд о них обмолвилась, я все пытаюсь их припомнить, но в памяти они возникают лишь общей гурьбой, а никак не по отдельности – с вечно грязными волосами и тонкими, исколотыми руками. «Живые мертвецы», – помнится, называл их Уилл.