По мечущемуся по полю боя «КВ» с нелепо скособоченной набок пушкой замолотили, высекая снопы искр и оставляя на броне отметины, болванки. Одна, другая, третья… пятая разбила опорный каток по правому борту, седьмая – выворотила поддерживающий ленивец по левому. Просевшая верхняя ветвь гусеницы начала подскакивать в такт движению, исполинским наждачным кругом сминая надгусеничную полку. Но танк все еще оставался на ходу. И командир боевой машины, понимая, что еще пару попаданий – и их «разуют» окончательно, после чего расстреляют в упор в борт или корму, принял решение:

– Ваня, таран! За Родину! Прощайте, товарищи!

И отстраненно подумал, что оставшиеся в боеукладке снаряды теперь зазря пропадут: выгрузить бы да распределить между экипажами, а то ребятам скоро отбиваться нечем станет…

Скрипнув зубами, механик-водитель всем телом навалился на правый фрикцион, одновременно выжимая из дизеля максимальную мощность. Выворотив жирно блестящими от вражеской крови гусеницами пласт глины, «КВ» подвернул и рванулся вперед. Вряд ли командир оказавшейся на пути русского танка «четверки» успел что-либо понять – он просто не мог представить, что подобное вообще возможно; что русские решатся на самоубийственный таран – не воздушный, о которых он слышал, а наземный? Бред, невозможно… или?!

– Nein!!!

– Сдохни, сука!

Последним, что увидел в смотровой прибор мехвод, оказался стремительно приближающийся темно-серый борт с белым трафаретным крестом. И искаженное гримасой внезапно накатившей боли лицо оставшейся далеко отсюда невесты. Сорок пять тонн советской стали ударили в двадцать три тонны немецкой. Грохот, стон сминаемого, рвущегося металла, захлебывающийся рев дизеля, хриплый крик кого-то из экипажа… в следующий миг оба танка скрылись в огненном облаке взрыва…

Самоубийственная атака позволила товарищам уничтожить еще два танка и самоходное орудие, во время «охоты» за безоружным «КВ» подставившие борт. А «StuG-III» и вовсе сожгли бронебойным в корму: экипаж слишком увлекся расстрелом беззащитного танка, за что и поплатился.

К сожалению, на исход боя в целом все это никак повлиять не могло. И старший лейтенант Ляликов, хоть и воевал всего лишь первый день, прекрасно это осознавал. Немцы подобрались слишком близко, и четыре советских танка, один из которых к тому же поврежден, просто не сумеют остановить всех. Пехотинцы сражаются изо всех сил, пока удерживая и отбрасывая немцев, но когда вражеские танки начнут утюжить окопы, их бой будет проигран, только зря ребята погибнут. А без прикрытия вкопанные в землю танки, несмотря на всю их непробиваемую броню, проживут ровно столько, сколько потребуется времени немецким саперам, чтобы закинуть взрывчатку на крышу моторного отсека. Или взорвать ходовую.

Значит, нужно прекращать изображать из себя артиллерийский дот и атаковать самим. Как там комбриг говорил: маневр и огонь, ни одной лишней секунды без движения! А пехота поможет, насколько сил хватит. Им тоже сидеть в окопах под обстрелом не сахар, а немцы, сволочи, развернули где-то в ближнем тылу минометную батарею и уже несколько минут засыпают их минами. И ведь не подавишь никак: «КВ» – не гаубица, навесом стрелять не умеет. Жаль, связи нет: узнать бы, где там товарищ подполковник со своими «тридцатьчетверками»! Обещал ведь на помощь подойти да с тыла фашиста прижучить! Ох, неплохо бы, самое время… Вот только антенну срубило осколком еще в первые минуты боя, и теперь в эфире только атмосферные помехи и какое-то невразумительное бормотание, даже не поймешь, на каком языке. Перемудрили что-то товарищи танкостроители, разместив антенный ввод прямо на лобовой броне… А на остальных машинах радиостанций и вовсе не имелось. У махры, правда, была своя рация, но уцелела ли она, старлей понятия не имел.

Высунув в люк руку с сигнальным пистолетом, комроты выпустил в сторону противника ракету, следом еще одну. Должны заметить, перед боем все сигналы подробно оговаривали. По бронекрышке звонко сыпанули пули; капля расплавленного ударом свинца ожгла запястье, и Ляликов торопливо захлопнул люк. Твою ж мать, вот это садят!

– Леха, заводись, выползай задом. Обходишь капонир – и вперед. Маневрируй! В лоб они нам не опасны, но если собьют гусеницу – всем кранты. Вперед!

Пятисотсильный дизель взревел, набирая обороты, патрубки окутались сизым выхлопом, пронизанным искорками несгоревшей соляры. «КВ» задом выполз из капонира. Момент был опаснейший, если кто из немецких наводчиков держал их в прицеле, могли и вломить в крышу башни, а там всего сорок миллиметров брони. На такой дистанции – гарантированное пробитие. Пронесло. Аккуратно объехав оплывшее после ливня и множества близких взрывов укрытие, танк двинулся вперед. Остальные машины повторили маневр командира, также устремляясь в атаку. Из осыпавшихся траншей поднимались пехотинцы, перебежками преодолевая открытое пространство и пристраиваясь позади танков; пулеметчики тянули станковые «максимы», вторые номера тащили коробки с запасными лентами. И экипажи боевых машин, и пехота прекрасно понимали, что это последняя атака и в окопы они уже не вернутся. Но приказа отступать не было. Поэтому – только вперед!..

На войне случается всякое. И порой даже самое малое, но не ожидаемое противником событие оказывается той самой соломинкой, что, согласно древней восточной мудрости, ломает хребет груженому верблюду. Конечно, смешно называть «соломинкой» четыре прущих в лоб сорокапятитонных танка, но именно это оказалось для немцев последней каплей. Встречной атаки непробиваемых даже с минимальной дистанции «Духов-панцер»[10] они просто не ожидали. А сейчас между бронемашинами противников не было и двух сотен метров – с такого расстояния русские пушки пробивали любой немецкий танк чуть ли не насквозь. И потому, замешкавшись на несколько секунд, гитлеровские танки сначала затормозили… а затем и попятились, на максимальной скорости отходя к шоссе. Опешившие от подобного поворота пехотинцы едва успели разбежаться, чтобы не попасть под гусеницы своих же панцеркампфвагенов. И торопливо потянулись следом, то и дело падая под пулями атакующих вместе с «КВ» красноармейцев, со всей мочи орущих знаменитое «ур-ра!».

Со стороны леса внезапно раздался рев дизелей и звонкие – раз услышав, ни с чем иным уже не спутаешь – хлопки танковых пушек. Подминая гусеницами кустарник и срубая скошенными лбами деревья опушки, в тыл передовой группе ударил неполный десяток «тридцатьчетверок» – все, что осталось от двух рот. Первая группа «Т-34» с ходу раздавила минометную батарею и ворвалась на шоссе, круша, расстреливая, сбрасывая в кювет и давя гусеницами попадавшиеся на пути бронетранспортеры, грузовики, ПТО, повозки и живую силу. Вторая – пришла на помощь «КВ», с коротких остановок выбивая пятящиеся к дороге танки. Обещанная комбригом помощь все-таки пришла! Не обманул товарищ подполковник!

И это оказалось последней мыслью комроты тяжелых танков, старшего лейтенанта Михаила Ляликова. К командирскому «КВ» внезапно бросился обезумевший гитлеровец с квадратным ящиком подрывного заряда в руках. Выдернув чеку детонатора и забросив мину на крышу МТО, сапер полез следом, уцепившись за свисающий с кормы буксирный трос. Несколько раз ударив кулаками в шершавую броню, он прижал к башне короб «Geballte Ladung» и расхохотался, брызгая слюной. Судя по лихорадочному блеску выпученных глаз и бессвязной болтовне, немец и на самом деле сошел с ума. В следующий миг три килограмма тротила превратили танк в пылающий факел, разворотив моторный отсек и сдвинув в сторону многотонную башню. Экипаж погиб мгновенно от мощнейшего динамического удара и избыточного давления…