тебя последняя попытка до прибытия Тёмного Лорда. И ты, — он наклонился к Драко, близко так, облизывая его ушную раковину своим испуганным голосом, — обязан справится, иначе я тебе этого никогда не прощу.

Щелчок был глухим. Драко его почувствовал своими внутренностями. Все внутри стало каким-то мокрым и холодным. Драко перевёл свой взгляд на отца, всматриваясь в его серые глаза. Когда-то он так хотел быть похожим на него. Подражал ему, следовал за ним, доверял ему.

Сейчас же он смотрит в эту серость и не видит ничего, что могло бы их связывать. Кроме матери, которую обрекли на смерть. Вязкое стальное чувство тонкими струями поползло по телу, рождая новую магию, рождая саму смерть на кончиках пальцев. Клинок с громким лязгом упал на каменный пол, отвлекая Люциуса от происходящего в его сыне.

Драко чувствовал. Это перерождение. Но он далеко не Феникс. Скорее демон, которого призвали из пекла. Крик Грейнджер за стеной снова повторился, а за ним громкий всхлип его матери.

Вены на руках почернели. Тёмные дорожки быстро тянулись по предплечьям, кистям, пальцам. Драко знает, что это. Это было лишь вопросом времени.

Но больше он не мог терпеть.

— Сын!

Новый разряд прошёлся по телу, отдаваясь в головном мозгу решающей вспышкой.

Сын. Он сын. Он всё ещё сын Нарциссы. Он не может сдаться. Только не Тьме.

Приступ сопротивления был бесконечно болезненным. И коротким. Вены и сухожилия скручивались в жгуты, лёгкие раздирало, а глотка горела так, будто туда залили расплавленный металл. Но Драко держался. Клинок снова зашёл в плоть. Рука Люциуса была на рукояти.

Слеза. Одна слеза скатилась по левой щеке. Прости, мама. Я больше не могу.

Один вдох и Тьма проникает глубже. Растекается смолой по венам, проникая в сердце. Прямой взгляд на Люциуса, и кулак сжимается, а глаза уже застилает угольной чернотой.

Всё, что Драко помнил, как его отец дёрнулся, и всё вдруг затихло. Его тело глухо упало на пол. Такой же звук послышался из комнаты за стеной.

Ещё вдох. И больная улыбка. До тех пор, пока Драко не понял, какую цену заплатил за то, чтобы выжить.

* * *

Hurricane (feat. Fleurie) — Tommee Profitt

Он молчал. После длинного рассказа голос стал тихим, хриплым, никаким. Бутылка была почти пуста, но ему определённо требовалось больше, чтобы рассказать ей историю целиком.

Неверие Грейнджер сменилось горьким сожалением. Её стремление узнать правду о нём и его Тьме теперь царапалось о стенки её искалеченного сердца. Молчали они оба. Гермиона — выжидая, Драко — решаясь.

— Чтобы… — он немного откашлялся, — чтобы договор не был нарушен, Волдеморт заставил Люциуса заключить с мамой кровный союз. Что-то вроде Непреложного обета, но на крови. В случае невыполнения Нарциссу должна настигнуть личная кара этого больного ублюдка. Мама, — Драко резко отвернулся в сторону окон, сцепив челюсти. Грейнджер видела лишь, как играют его желваки. — Мама даже не знала об этом.

Он снова повернулся к Гермионе.

— Но я знал. И всё равно не смог. Я не справился.

Бутылка в его руке затряслась, а Грейнджер моментально сократила расстояние между ними, хватая Драко за локоть. Она хотела быть для него поддержкой. Она хотела, чтобы он знал: она рядом.

— Я… моя Тьма убила его, а значит… значит…

— Значит, договор был нарушен, — Гермиона закончила за него. Теперь в её сердце разрасталась огромная дыра. Огромная чёрная дыра.

Драко лишь кивнул, снова отворачиваясь. Картинка в голове Грейнджер постепенно начала складываться. Это не было неизвестное проклятие, которое Малфой так старательно пытался вылечить. Его мать была проклята Волдемортом, этим союзом. А значит, лекарства от этого попросту не существовало.

— Гермиона, я ведь так и не сказал ей. Я… — солёные мужские слёзы горячими дорожками стекали по щекам, — я ведь так и не рассказал ей этого.

В груди больно защемило. Драко убивало чувство вины. За то, что не смог продержаться, за то, что не справился. За то, что обрёк единственного важного человека в своей жизни на смерть. А после даже не смог ей об этом рассказать. Это пропасть, над которой его душа зависла, как над лавой самого смертоносного вулкана. Она выжигала. Она палила. Она пожирала. И он с этим жил.

Грейнджер смотрела на него, на его мокрые щёки, на глаза, полные самого искреннего раскаяния. Смогла бы она признаться? Смогла бы? А после наблюдать, как по твоей вине человек медленно и мучительно умирает. Смогла бы?

Её трясло. Они оба, как осиновые листочки на ветру. Брошенные на произвол Судьбы. Тщетно пытающиеся найти пристанище. Побороть своих демонов. Научиться жить. Ни сейчас, ни потом, никогда она не оставит его один на один с этой болью. Потому что отчего-то знала: она единственная, кому он смог довериться.

— Драко, посмотри на меня, — она взяла его лицо в ладони, вытирая большими пальцами влагу с кожи. — Ты держался, сколько мог. Слышишь? Держался! Никто не посмеет винить тебя в том, что в какой-то момент боли стало слишком много. Драко, — она плакала, давилась, как и он, солёными слезами. Потому что больно. Очень больно за них обоих. За их молодые истлевшие души. — Драко, ты не мог вынести её всю. Не мог.

Крепкие объятья. Неприкрытые эмоции. Оголённые чувства. Всё напоказ. Всё без оглядки Друг для друга.

— Я, — Гермиона немного отдалилась, вытирая рукавом толстовки щёки, — если ты позволишь, стану тем человеком, который никогда тебя не обвинит. Потому что оно, — она положила его руку к себе на грудь, туда, где колотилось сердце, — оно верит в твою невиновность. Поверь и ты, Драко, — шёпотом.

Лбом она упёрлась в его подбородок, еле слышно моля его простить себя.

В гостиной небольшого деревянного дома, окружённого горами и лесом, стояли двое. Отныне их души переплетены тонкими нитями, которые зародились ещё тогда, когда в марте девяносто восьмого года их тела терзали клинки-близнецы пуская в кровь Тьму.

Тьму, которая чуяла себя в другом. Тьму одну на двоих.

* * *

Save your tears — Weeknd

Наколдованная ёлка была сносной. Немного кривые ветви и редкие иголки. Но это совершенно не портило картину этого Рождества. Самодельные украшения, которые Гермиона трансфигурировала из салфеток, случайно оказавшихся на нижней полке в кухонном шкафчике, вызывали детскую наивную улыбку на лицах у обоих волшебников. Гирлянду они сняли с окна. Теперь картина была практически полной.

В компании новой бутылки огневиски на журнальном столике теперь стояла тарелка с сыром, горячими бутербродами и чипсами и плитка чёрного шоколада. Всё, что им удалось найти в праздничной Кортине.