class="p1">Симона, аспирантка из Малайзии, говорит, что, хотя никто не смог должным образом объяснить ей, что такое романтическое влечение, она признала, что не испытывает его. «У меня нет никакого желания заводить с кем-то более близкие отношения, чем любые дружеские, какие у меня с моими очень хорошими друзьями», – делится Симона. Другие асы говорят, что хотят преданных отношений, построенных точно так же, как те, которые многие люди считают романтическими – другими словами, они хотят, чтобы кто-то выполнял социальную роль романтического партнера, даже если они не испытывают романтических чувств к нему.

Алисия, женщина-ученый с тихим голосом, лет тридцати, в отношениях со своим партнером с подросткового возраста. Она знает, каково это – испытывать романтическое влечение к мужчинам и женщинам. Она знает, каково это – смотреть на своего парня и восхищаться тем, насколько он хорош, и совсем не хотеть заниматься с ним сексом. «И я знаю, что чувствует влюбленный друг», – добавляет Алисия. Ей знакомо чувство безумной влюбленности, когда надеешься, что любимый ответит тебе взаимностью. Когда дело касается ее партнера, она все еще чувствует нечто иное. Она делает паузу с разочарованным видом и больше ничего не может добавить.

Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, я мысленно сравнила романтическую любовь к моему парню Ною с платонической любовью к моей подруге Джейн и обнаружила, что большей частью контраст проистекает из разных ожиданий и всех тяжелых, сложных эмоций, которые им сопутствуют. Чтобы изолировать романтические чувства, я попыталась исключить социальную роль и поведение, но различия, похоже, частично созданы и тем и другим. «Платонический» и «романтический» – это виды чувств, в то время как «друг» и «романтический партнер» – социальные обозначения, и последнее формирует первое.

Как я ни люблю Джейн, она живет в нескольких штатах от меня, и нам редко удается видеться чаще двух раз в год. Наши жизненные пути давно разошлись; мало шансов, что они снова пересекутся в будущем, и мало ожиданий, что мы сделаем все для этого. В обычных романтических отношениях, таких как мои с Ноем, предполагается, что мы останемся вместе до конца наших дней, и это приносит новые беспокойства и большую общую зависимость.

Каким бы поверхностным он ни был, каждый выбор Ноя кажется гораздо более личным, потому что он больше влияет на меня и мою социальную ценность. Его повседневные привычки также имеют больше последствий для нас обоих, и, соответственно, возникают эмоции. Пищевые привычки Джейн раздражали бы меня, но их совсем нетрудно вынести, ведь мы так редко видимся. Неприятие пищевых привычек Ноя породило бы вопрос о том, смогу ли я терпеть это вечно, должна ли я терпеть это вечно, почему он не может быть именно таким, каким мне хочется, почему я не могу спокойнее к ним относиться и так далее. Маленькие неприятности превращаются в снежный ком. Любые недостатки близкого человека тяжелее переносить, если это придется делать каждый день до конца своей жизни.

Такие различия кажутся скорее ситуативными, чем врожденными. Если бы мы с Джейн решили жить вместе бесконечно долго, могло бы возникнуть такое же сочетание эмоций и ожиданий. Если бы я знала, что в течение следующих пяти десятилетий мы будем встречаться ежедневно, пищевые привычки Джейн могли бы привести к еще более неприятным последствиям. Я могла бы более внимательно изучить их не только потому, что забочусь о ней, но и потому, что меня волнует, что они значат для меня, для нас и нашей жизни.

Дифференциация эмоций, как и выяснение того, испытывает ли кто-то сексуальное влечение, является проблемой феноменологии. Никто не изобрел идеального способа сравнить, различается ли наш опыт, или мы чувствуем одно и то же, но вы называете это романтической любовью, а я платонической, из-за того, как мы были социализированы. Или эмоции, которые мы испытываем по отношению к разным людям, изначально одинаковы, но они меняются в зависимости от роли, которую кто-то играет в нашей жизни. Я люблю Ноя не так, как Джейн, но отчасти потому, что так обычно и бывает. Принято постоянно превозносить своего романтического партнера, а вот друзей мы хвалим не так уж часто. Возможно, со временем эмоции меняются из-за того, что мы разными способами их усиливаем, нас учили хвалить в одном случае и пренебрегать в другом.

Не поймите меня неправильно. Я не утверждаю, что романтическая и платоническая любовь одно и то же; может быть любое количество небольших факторов или комбинаций факторов, определяющих различия между ними. В конце концов, есть причины, по которым мы с Джейн не взяли на себя обязательство жить вместе всегда. Меня эстетически привлекает Ной, а не Джейн. Оба дороги мне, но в настоящее время Ной – единственный человек на земле, с которым я хочу заниматься сексом.

Я также не утверждаю, что романтическая любовь – это платоническая любовь, но только глубже. Поверхностные навязчивые романтические эмоции могут существовать без любви, как и глубокая, тесная дружба, превосходящая романтические узы. Люди думают о романтической и платонической любви как о двух разных категориях, но часто они очень похожи и их трудно четко разграничить, так как у каждой из них нет какой-то одной эмоциональной особенности или ключевой составляющей, характерной именно для нее.

Есть привязанность, желание заниматься сексом, страстное увлечение – и все это можно почувствовать при самых разных обстоятельствах и во всех типах отношений, сформированных разными ожиданиями и названных разными именами. «Романтическое влечение или сексуальное влечение – это можно узнать, лишь испытав на себе, – говорит Чейзин, который идентифицирует себя как аромантика. – Что не очень помогает. Контрольного списка нет, как и нет набора необходимых или достаточных условий, потому что, как только вы начнете классифицировать виды отношений, границы будут размыты, и это нормально. Это пейзаж».

Ли Хеллман, писательнице из Чикаго, признание размытости этих категорий предоставило новую возможность. Принятие сходства между чувствами позволило ей использовать язык по-новому, избавиться от багажа старых представлений и сформировать внешний опыт так, чтобы он более точно соответствовал внутреннему ощущению.

* * *

В шестнадцать лет, полжизни назад, Ли стала квиром. «Я провела много времени в одиночестве, – говорит она. – Во мне 185 см роста, я не худощавая супермодель, я большая. И до того как я осознала свою гендерную идентичность, все во мне также противоречило представлениям о традиционной женственности».

После колледжа Ли переехала в Корею по программе Фулбрайта и встретила мужчину, который стал ее мужем. После пяти лет в Азии Ли решила вернуться в Штаты и поступить в магистратуру. Она знала, что, если