– Умные люди ныряют в океан Твоих подобных нектару деяний и с большим вниманием слушают о них. Так они немедленно освобождаются от осквернения материальными гунами, им не суждено для своего духовного развития проходить через суровые покаяния и воздержания. Твои трансцендентные развлечения и слушать о них – это самый легкий путь, ведущий к самоосознанию. Если человек просто смиренно выслушивает Твое трансцендентное послание, сердце его очищается от всей грязи…

Сатйа отложила книгу и восторженно повторила:

– О, не нужны нам суровые покаяния и воздержания!

Она встала, подала руку подруге. И уже вдвоем они протянули мне свои белые ладони. У Калинди ладонь была горячей, а у Сатйи – холодной.

– Сейчас ты освободишься от оков одежды, мы сбреем все волосы на твоем теле и станем медитировать!

Девчонки стали снимать с меня одежду, и я подчинился, считая, что это какая-то необходимая церемония для постижения Таинства. Откуда-то появилась бритва на «ножке», Калинди с треском провела мне по груди. Я отпрянул, а девушка стряхнула застрявшие волоски с намерением продолжить.

– Не надо!

– Мужчине надо освободиться от всех волос, в том числе и на голове, это облегчит доступ к познанию трансцендентного мира, – сказала Калинди.

А Сатйа добавила:

– Посмотри на наши чистые тела! Женщинам можно оставлять волосы – лишь на голове…

– Давайте в другой раз, на мне слишком много волос, на это уйдет много сил и времени.

– Хорошо, – девушки легко согласились и изящно поклонились. Я не заметил, когда они надели на себя длинные деревянные бусы.

– Вы – кришнаиты? – спросил я.

– Не совсем, – ответила Сатйа. – Мы ищем свой путь, где нет соблазна разделить духовное и греховное, материальное и сущее трансцендентальное.

– Через необычное мы ищем самый легкий путь для самоосознания, – добавила Калинди. – И для этого пытаемся использовать мудрость всех религий. Мы молоды, значит, созданы для греха.

– А старость нужна для покаяний? – продолжил я.

И они согласно закивали всклокоченными головками. Они едва доставали мне до плеча.

– Конечно, именно для этого.

Интересно получалось.

– А что мы будем сейчас делать?

– Не торопись…

Сатйа дотронулась мизинцем до моих губ, а Калинди прижалась к моей спине животиком и жаркой грудью. О, эти волнующие прикосновения духовных дурочек! Они предложили сплести пальцы, и мы образовали круг. Так, взявшись за руки, мы кружились, а они повторяли одно и то же: «Трансцендентное влечение, страсть и грех ведут к познанию Абсолюта…» Потом девчонки, присев у стены (в доме не было ни одного стула), скрутили самокрутку с марихуаной. Мы курили, по очереди передавая друг другу сигарету с приторным дымком.

– Еще почитаем «Источник наслаждения»? – предложил я, борясь с зевотой.

– Сейчас мы включим синие фонари, знаешь, как будет классно?

Сатйа выключила настенное бра, достала что-то похожее на прожектор. В синем люминесцентном свете наши тела были похожи на тела утопленников или вампиров.

Они включили бесконечно тягучую, как спагетти на конвейере, музыку, стали извиваться в ее ритме, метаться в синем луче. В этом зрелище было не столько эротики, сколько навязчивой мистики и экстаза; в мертвенном свете они казались еще более худыми и невесомыми, словно скользящие в небесах паутинки сна.

Потом они повалились рядом со мной, стали отчаянно хохотать и предложили мне проделать путь к познанию Абсолюта. Было просто и весело. За «Абсолютом» я тут же сходил в ближайший от подъезда киоск. С меня снова стащили одежду, предложив «трансцендентальное наслаждение». В конце концов случилось то, чему было не миновать.

Но за грехи пришлось рассчитываться отнюдь не в старости.

– Вольдемар, – приоткрыв утренний глаз, прошептала Сатйа, – пополни источник наслажденья.

– Чтобы не исчерпался! – зевнула, блеснув прокуренными зубками, Калинди.

Я отдал им все деньги, которые у меня были в карманах, и посоветовал не путать индийскую философию с коммунальной проституцией.

Иному человеку легче, чтобы счистили с него шкуру, нежели лишили бы всех денег. Я, обесточенный (в смысле биотоков и биополя), пустой во всех измерениях, греб по неубранному снегу. За ночь намело, сугробища укрыли черноту московских проспектов, отчего дома-молчуны задышали свежестью и чистотой.

Лишившись последних сбережений, я опять ощущал возвышенное чувство полета. Еще не ходили трамваи и троллейбусы, на которых ранним утром можно было всегда проехать на халяву; такси и частная братва заботливо притормаживали возле меня, но я небрежно давал им отмашку. Мол, Человечище просто хочет не спеша пройтись широким шагом по Земле.

От Текстильщиков до Полянки далекая дорога, и я перехлюпал не одну тонну грязи. Но десантные ботинки еще держали тепло ног своего хозяина.

Потом я тихо прошел в квартиру, упал на диван и уже ничего не помнил.

Бравым огурцом я ощутил себя часа в три дня. Тут же захотелось обрести что-то постоянное. Но все женщины и девчонки, которых любил и знал, вряд ли вспомнили и всплакнули о безвременно ушедшем Раевском. Даже девушка Настя из налоговой полиции, так беззаветно любившая меня… Милое существо, секретарь могущественного УСБ – управления собственной безопасности налоговой полиции. Безвозвратно разошлись наши пути. Я уволился, решив раз и навсегда, к чертовой бабушке, снять погоны. И как оплаченный чек, надеть на штырь: голубые погоны десанта, зеленые – погранвойск, черные – полицейские.

Ноги сами приволокли меня на Маросейку. В бюро пропусков Федеральной службы налоговой полиции – так стала называться эта контора – набрал четыре цифры 32-43 и попросил пригласить Настю.

Я исчез из ее жизни, но самодовольно мечтал, что она, использовав возможности аппарата спецслужбы, неожиданно найдет меня… С тех пор прошло почти два года. Но я стал чужаком, потому что изменил «ордену рыцарей госбюджета», клану «финансовых стражей». Я стал никем. Жалким налогоплательщиком, причем самого скверного пошиба, категории «БОРЗ» – без определенного рода занятий. Кстати, по-чеченски это слово обозначает «волк». И автомат с таким же названием есть: «BORZ. Made in Ichkeria».

«Настя в декретном отпуске», – услышал я будничный голос и почувствовал себя Арлекином, которому откуда-то сверху вылили на голову ведро помоев.

Идиот, еще бы через двести лет пришел…

И тогда я пошел в департаментский, самый что ни на есть налогово-полицейский «чипок» – в надежде хоть там увидеть знакомые лица. Располагался он под тихушной вывеской «Подъезд № 1». Второй и третий этажи были отведены под гостиницу, доставшуюся от оборонного ведомства. А вот на первом этаже, за поворотом, потчевали водками, колбасами, чаем и фирменной яичницей «Глаза и сосиски».