Все же Буяну удалось вызнать, где раскинули свои палатки купцы из Мисра, и они двинулись туда. Зачем им нужен был именно Миср, гусляр молчал и только потом поведал, что оттуда отходят суда, проходящие мимо нужного острова.

Все, что случилось далее, было результатом любопытства неугомонного славянина.

Вместо того чтобы поспешить к купцам из Мисра, Буян поехал по базару, ведя за собой спутников.

Палатки купцов раскинулись на другом конце площади, у подножия высоких голубых, с розовыми и зелеными узорами зданий, окруженных кованой решеткой. Буян рассудил, что раз на торгу много народа, мисрийцы не скоро свернут свои товары и торопиться смысла не имеет.

Неожиданно высокие ворота распахнулись, и из них вихрем вылетели десятка два всадников. Все они сидели на невысоких тонконогих конях. Пестрые одежды развевались на скаку, над головами колыхались перья, за спинами бились плащи. Толпа хлынула в стороны.

— Бирючи[26],—шепотом высказался Буян,—Что-то случилось. Послушаем?

Вслед за всадниками показалась повозка. Это была настоящая степная арба. Ее охранял отряд пеших и конных воинов, закованных в тонкие кольчуги. На арбе стояли двое. Увидев их, Буян и Мечислав подались вперед, забыв про Властимира и мешаясь с толпою. Князь по стуку копыт догадался о намерениях друзей и тронул Облака вслед за ними, чтобы не потеряться.

На арбе, расставив ноги, полуобнаженный кат[27]играл блестящими на солнце мускулами. Его налысо бритая голова походила на масляный шар, круглое лицо ничего не выражало. В одной руке он держал конец веревки, в другой — поднятую саблю, похожую на меч с кривым лезвием.

Подле него, чуть впереди, виднелась его жертва.

Это был совсем молодой еще парень, ровесник Буяна. Расправляя затекшие под веревками руки, он покачивался на арбе, ловя равновесие, и гордо смотрел поверх голов.

Увидев его лицо, Буян не сдержал вскрика. Это был человек с севера. Серые со стальным отливом глаза смотрели с гордым презрительным прищуром. Светлая кожа не могла скрыться под загаром. Грязные белые волосы с темными кончиками падали на плечи. Он всем отличался от южан — и ростом, и статью, и чертами узкого, когда-то холеного лица с горбатым носом и тонкими губами. Видно было, что некоторое время он провел в подземелье.

— Буян, Мечислав, что там? — не выдержал Властимир. Гусляр нетерпеливо обернулся. Его трясло от возмущения.

— Это человек нашей земли, княже, — молвил он.

— Славянин?

— Того точно не ведаю, но он чужеземец, как и мы. Возможно, варяг — среди них много таких белых да сероглазых… А может, подальше, с запада…

В это время бирючи начали читать указ, и гусляр замолк, прислушиваясь.

— Именем и повелением султана Дамаска Рашида-ибн-Махмуда сего дня и года чужеземец именем Гарун, отказавшийся назвать свой род и своего повелителя, за преступление против чести и достоинства султана нашего Рашида-ибн-Махмуда приговаривается к смертной казни.

Он еще что-то говорил о том, какая именно ждет преступника казнь, но ни Буян, ни толпа его уже не слушали. Люди возбужденно переговаривались, кто-то спешил в сторону цирка.

Чужеземец оставался спокоен, словно не понимал ни одного слова. Пока глашатай читал указ, он смотрел на бурлящую у его ног толпу с презрением и горечью. Но когда объявили, что приговор будет приведен в исполнение немедленно, дрогнул и повел глазами по сторонам, словно ища знакомые лица и не находя их среди иноземцев.

И вдруг взгляд его упал на трех всадников, что замерли чуть в отдалении. Своим видом они выделялись среди толпы, как волки среди своры собак. Впереди — синеглазый парень его лет на золотисто-рыжем коне. Глаза их встретились на миг, и синеглазый кивнул, но тут арба дернулась и тронулась в сторону цирка.

Буян с бессильной яростью хватил кулаком себе по колену.

— Не могу! — воскликнул он. — Мы должны его спасти!

— Кого? — немедленно откликнулся Властимир.

— Того парня, которого сейчас повезли на казнь. Я не могу иначе — он видел нас…

— Всего-то?

— Ты не понимаешь! Он видел нас, свою надежду…

— Ты что,—ужаснулся Властимир,—уже успел пообещать ему жизнь?

— Нет еще, но…

— Так что же тебя заставляет рисковать? Не забудь, что нас всего трое, даже двое, потому что в драке я не в счет. А его охраняет целый отряд. — Властимир покачал головой. — Мы еще не знаем, что он совершил. Я тоже правитель и могу понять султана — если всех татей и убийц будут освобождать, то зачем тогда наводить порядок? Пусть себе грабят, убивают, над девушками изгиляются? Князья их лови, а такие доброхоты, как ты, их освобождать будут!

Но переубедить Буяна ему было не под силу.

— Тогда и оставайся тут, а я один поскачу! — запальчиво воскликнул он. — Ты понять не можешь: сейчас и мы тут, как он, — одни среди чужих. Законы и обычаи везде разные. Может, чужеземец только на их разумение закон преступил, его не зная, а по совести нет на нем вины… Пострадал за то, что глаза светлые да лицо нездешнее… Здесь же все по-иному!.. Ты как хочешь, княже, а я за ним поскачу — вызнаю, что и как. А вы двое до мисрийцев доберитесь.

Он махнул рукой в сторону нескольких ярко-желтых палаток, до которых было рукой подать, и поскакал вслед за арбой.

Властимир услышал подле себя печальный вздох Мечислава и поймал юношу за рукав.

— Что вздыхаешь, отроче?

— Да так, князь, ничего…

— Отвечай, коли я спросил!.. Это из-за Буяна нашего?

— Из-за него, — сознался Мечислав. — Не гневись, князь, только я, как мыслю, скажу: прав гусляр. Человек тот, может, и дурное совершил, а может, просто ликом не показался. Я лицо его увидел — в нем гордости много. Может, заспорил о чем с повелителем местным, а тот обиделся и отомстил. Мне отец рассказывал, что есть такие земли в здешних краях, где человек иного цвета кожи сразу рабом делается. Может, и незнакомца того хотели в раба обратить, да только не дался он?

— Гордый, говоришь? Видать, прав ты, юноша… Что там Буян делать надумал?

— Вот того не ведаю. Он умен, да только один он в поле не воин.

— Тогда вот что, — Властимир подтянул отрока к себе ближе, словно могли их речи подслушать, — скачи за ним.

— Что? — Мечислав не поверил своим ушам.

— Скачи за ним, говорю! Посмотришь, что и как… Ежели что, в бою спину гусляру прикроешь. Прав он: одному в чужой земле плохо.

Цирком называли арену, огороженную стеной из камней, на которых были устроены скамьи. Арена находилась внизу, так что зрителям приходилось смотреть, перевесившись через край. С нескольких сторон к ней можно было подъехать и пронести носилки. Проездов было всего два — третий предназначался только для султана и его приближенных, так что ошибиться было невозможно, а потому Буян и Мечислав легко сыскали друг друга.