Прежде всего де Голль подписал закон о национализации. Согласно ему в государственный сектор экономики перешли угледобывающая и газовая промышленность, электроэнергетика, морское судоходство, воздушный транспорт, авиапромышленность, автомобильные заводы «Рено», центральное эмиссионное учреждение – Французский банк, четыре крупнейших депозитных банка, сберегательные кассы, страховые компании. Всем владельцам государство выплатило компенсации. Исключение составил лишь Луи Рено, который активно сотрудничал с оккупантами.

Правительство провело ряд очень важных мероприятий в социальной сфере – восстановило профсоюзные свободы, увеличило в среднем на 50 % заработную плату, утвердило оплачиваемые отпуска, ввело систему семейных пособий для многодетных матерей и страхования по болезни, беременности, старости. Впервые во Франции было предоставлено право голоса женщинам на общенациональных выборах.

В течение 1945 года в стране провели чистку государственного аппарата от вишистов. Почти 40 тысяч коллаборационистов приговорили к тюремному заключению, 2 тысячи – к смертной казни. Все министры Виши во главе с маршалом Петэном и Лавалем предстали перед судом по обвинению в государственной измене. Суд приговорил Петэна и Лаваля к высшей мере наказания. Де Голль не вмешивался в судебные заседания и ни разу не присутствовал на их слушаниях. Маршал давно перестал его интересовать. Однако он помиловал 89-летнего Петэна, заменив ему смертную казнь пожизненным заключением. Лаваль же был расстрелян.

Внешней политике страны де Голль посвящал ничуть не меньше времени, чем внутренней. Он продолжал всеми силами бороться за восстановление международного авторитета Франции. Однако председателя Временного правительства ждали новые разочарования. В феврале 1945 года союзники не пригласили генерала на Ялтинскую конференцию. Там встретились только Сталин, Рузвельт и Черчилль. В отсутствие де Голля они подтвердили, что Франция получит свою зону оккупации Германии и войдет наравне с США, Великобританией и СССР в так называемый Союзный контрольный совет. Франция получила также одно из пяти мест постоянных членов Совета Безопасности формирующейся Организации Объединенных Наций (ООН). Это были явные успехи. И тем не менее главу Временного правительства очень огорчил тот факт, что его не захотели видеть в Ялте, скорее всего по настоянию американского президента. На обратном пути в США Рузвельт сделал остановку в Алжире. Он просил де Голля приехать в алжирскую столицу, чтобы повидаться с ним. Обиженный генерал отказался{292}.

Французские подразделения участвовали в последних битвах войны в Европе и дошли до Берлина и Вены. 8 мая 1945 года Франция в лице генерала Жана-Мари де Латра де Тассиньи участвовала в подписании акта капитуляции Германии. Председатель Временного правительства пристально наблюдал за событиями на фронтах и затем следил за развитием ситуации во французской зоне оккупации. 3 июня он писал де Латру де Тассиньи: «Я удивлен, что с момента окончания военных действий, получил от вас всего несколько отчетов. Прошу вас писать мне ежедневно об администрировании австрийских и немецких территорий силами, находящимися под вашим руководством, о политической и экономической ситуации, о моральном состоянии населения и его отношении к войскам, об атмосфере, царящей в нашей армии, и ее связях с союзниками»{293}.

18 июня в Париже, на холме Валерьен, председатель Временного правительства присутствовал на церемонии, посвященной годовщине его исторического призыва к французам[26].

В августе открылась Потсдамская конференция, на которую де Голля тоже не пригласили. Он с горечью отмечал в своем дневнике: «Еще раз все происходит таким образом, что сначала все решают без нас, а потом уже спрашивают нашего согласия, не сомневаясь, что оно поступит»{294}. Конечно же, генерал одобрил постановления Потсдамской конференции, одним из которых Францию вместе с США, Англией и СССР ввели в Совет министров иностранных дел. Он был призван решать проблемы мирного урегулирования. В конце августа глава Временного правительства отправился в Соединенные Штаты по приглашению нового президента Гарри Трумэна. 2 сентября от имени Франции генерал Леклерк подписал капитуляцию Японии. В октябре де Голль побывал во французской зоне оккупации Германии.

В Париже председатель Временного правительства продолжал работать в здании военного министерства на улице Сен-Доминик, а жил с семьей в небольшом доме около Булонского леса. В часы отдыха он вел переписку с родными и близкими. Генералу присылали письма и свои произведения известные французские писатели. Он отвечал им, читал некоторые присланные романы, принимал писателей у себя. Де Голль навсегда запомнил фразу Цезаря – «С самых ранних лет я понял, что истинные поэты и историки – лучшее украшение страны» – и был полностью солидарен с великим римлянином. Он по собственной инициативе познакомился с Франсуа Мориаком, Жоржем Дюамелем, Андре Мальро, Жоржем Бернаносом. 5 февраля 1945 года генерал писал Дюамелю: «Подарок вашего замечательного издания «Страсть Жозефа Паскье» – меня очень тронул. Я не утерял вкус к красивым книгам и благодарен вам за то, что вы напомнили мне о их существовании»{295}.

В конце 1944 года председатель Временного правительства познакомился с Клодом Мориаком, публицистом, сыном известного писателя. Постепенно они сблизились. Мориак начал постоянно бывать у де Голля (одно время был даже его секретарем), вести записи их разговоров на самые разные темы. Так он стал своего рода «придворным историографом» генерала{296}. «Наши первые встречи с де Голлем, – писал Мориак, – произвели на меня такое впечатление, что любое свидание с ним мне казалось очень важным». И далее он обрисовал портрет генерала: «Этот величественный человек всегда держался на расстоянии и как бы охранял свой престиж. Но лишь только я оставался с ним наедине во время наших бесед, он становился более доступным. Даже если рядом с ним была тысяча людей, он излучал из себя какое-то сияние, заставлявшее видеть его одного. Подписывая или читая письма, которые я ему давал, он всегда комментировал текст, часто воскрешая в памяти прошлое, своих бывших друзей или красоту девушек ушедших времен. И вот вдруг за незначительными размышлениями неожиданно проскальзывало признание, откровение, ставившее под сомнение самые серьезные государственные дела»{297}. Со временем де Голль позволил приблизиться к себе французскому журналисту Жану-Раймону Турну, который также в течение многих лет вел записи и затем опубликовал их{298}.