Бабетта потянула носом и подняла брови.

— По-моему… — сказала она.

И тут я тоже почувствовал запах горелого. Я бросился в задымленную кухню.

— Черт возьми! — Я чуть не плакал, выключая газ под кастрюлей со спагетти и открывая дверь в сад. — Черт возьми! Черт! Черт!

Я размахивал руками, но дым лишь циркулировал по кухне, никуда не исчезая.

Сквозь наворачивающиеся слезы я заглянул в кастрюлю. Взяв деревянную ложку, принялся мешать вязкое коричневое месиво.

— Паул…

Они вдвоем стояли в дверном проеме. Серж ступил одной ногой на кухню. Бабетта положила руку ему на плечо.

— Вы только посмотрите! — кричал я. — Посмотрите!

Я швырнул деревянную ложку в раковину, силясь не разрыдаться.

— Паул… — Мой брат зашел в кухню и протянул мне руку.

Я быстро шагнул в сторону.

— Паул, все это объяснимо. Сначала твоя работа. А теперь Клэр. Признайся себе. В этом нет ничего зазорного.

Я помню, что в тот момент, когда я взялся за раскаленные ручки кастрюли и обжег пальцы, раздалось громкое шипение. При этом боли я не почувствовал.

Бабетта вскрикнула. Серж откинул голову назад, но дно кастрюли задело его лицо. Он пошатнулся и чуть не упал на Бабетту, когда я во второй раз запустил кастрюлей ему в лицо. Послышался хруст, потекла кровь, брызнув на белый кафель стены и банки со специями возле плиты.

— Папа.

Серж тем временем распластался на полу с окровавленным ртом и разбитым носом. Я уже держал кастрюлю наготове, чтобы еще раз хорошенько ему врезать.

Мишел стоял в дверном проеме и смотрел не на лежащего дядю, а на меня.

— Мишел, — сказал я, пробуя улыбнуться и опуская кастрюлю. — Мишел.

— Ежевика из нашего сада, — доложил метрдотель. — Парфе приготовлено из домашнего шоколада, посыпанного тертыми грецкими орехами и миндалем.

Его мизинец указывал на неровности в коричневой подливке, жидковатой для парфе, стекающей сквозь ягоды на дно креманки.

Я видел, как Бабетта смотрела на свой десерт. Сначала только с разочарованием, которое по ходу пояснений метрдотеля сменилось неприкрытым отвращением.

— Я не буду это есть, — объявила она, когда метрдотель закончил свой монолог.

— Простите? — не понял он.

— Я не буду это есть. Унесите, пожалуйста.

Я думал, что она отодвинет от себя креманку, но она как можно дальше откинулась на стуле, словно желая предельно отдалиться от неудавшегося десерта.

— Но это то, что вы заказывали.

Впервые после того, как метрдотель поставил на стол десерты, она подняла на него глаза.

— Я прекрасно знаю, что я заказывала. Но я расхотела. Пожалуйста, унесите.

Я видел, как Серж начал комкать салфетку, потом поднес ее к воображаемой крошке в уголке рта и смахнул ее; одновременно он старался встретиться глазами с женой. Сам он заказал на десерт «Дам бланш» — ванильное мороженое с шоколадным соусом и взбитыми сливками. Вероятно, он чувствовал себя неловко из-за поведения Бабетты, но, скорее всего, его просто раздражала очередная задержка. Ему надо было съесть свой десерт сию минуту. Мой брат всегда выбирал исключительно незатейливые блюда из десертного меню. Мороженое или блины с сиропом. Наверное, думал я, это связано с низким уровнем сахара в крови, заставляющим его устремляться на поиски пищи в самые неподходящие моменты. Но такая невзыскательность объяснялась также элементарным отсутствием фантазии; десерт «Дам бланш» вполне соответствовал выбранному им ранее турнедо — меня, кстати, крайне удивило, что столь непритязательное блюдо значится в меню подобного ресторана.

— Ежевики вкуснее этой вы не найдете нигде, — заверил нас метрдотель.

«Господи, да забери же ты эту несчастную креманку и проваливай!» — взмолился я про себя. Ну вот, опять. В любом нормальном заведении или, вернее, в любом уважающем себя ресторане Европы, исключая Голландию, официанты и метрдотели даже не вступают в дискуссию с гостями, руководствуясь девизом: «Клиент недоволен? Тут же уносим!» Разумеется, среди клиентов всегда и везде найдутся зануды, зазнавшиеся невежды, не знающие толка в еде и не разбирающиеся в названиях блюд. «Чем отличаются тальятелли от спагетти?» — невозмутимо спрашивают они. В таких случаях у дежурного официанта есть полное право садануть кулаком по их изнеженным физиономиям, костяшками пальцев в верхнюю челюсть, чтобы посыпались зубы. Следует принять закон, по которому обслуживающий персонал может применять самооборону. Но в основном клиенты ведут себя как бессловесные овцы, тысячу раз извиняясь перед тем, как попросить солонку. Рыжая стручковая фасоль со вкусом гороха, жилистое, жесткое, что не прожевать, мясо, черствый хлеб с плесневелым сыром — голландские посетители ресторанов проглатывают все это безропотно. А на вопрос официанта: «Было вкусно?» — они, нащупывая кончиком языка застрявшие в зубах жилы и плесень, утвердительно кивают в ответ.

Все мы снова сидели на своих местах. Бабетта слева от меня, напротив Сержа, а Клэр прямо передо мной. Мне стоило лишь оторвать глаза от собственной тарелки, чтобы встретиться с ней взглядом. Клэр в свою очередь, приподняв брови, посмотрела на меня.

— Ладно, пустяки, — сказал Серж. — Я с удовольствием съем еще и эти ягоды.

Он погладил свой живот и улыбнулся — сначала метрдотелю, а потом жене.

Я снова опустил глаза, решив, что безопаснее просто смотреть в тарелку, а точнее, на три еще не тронутых ломтика сыра. Мизинец метрдотеля замирал на каждом из них, но я слушал названия сыров вполуха. Десертная тарелка с сыром была раза в два меньше тарелок с закусками и горячим, однако и на ней пустота казалась завораживающей. Сырные треугольники были разложены полукругом, видимо чтобы заполнить пространство по максимуму.

Я заказал сыр, потому что не люблю сладкого, причем с детства. Уставившись в тарелку — на пустую ее часть, я вдруг почувствовал смертельную усталость.

Больше всего мне сейчас хотелось домой. Вместе с Клэр или даже одному. Я бы все отдал, чтобы оказаться дома и упасть на диван. В горизонтальном положении мне лучше думается, я смог бы осмыслить события сегодняшнего вечера и разложить все по полочкам.

— Не вмешивайся! — сказала Бабетта Сержу. — Может, стоит позвать Тонио, если заказать другой десерт такая проблема!

Тонио — так звать мужчину в белой водолазке, предположил я, владельца ресторана, самолично поприветствовавшего их у входа и распираемого счастьем от возможности причислить супругов Ломан к своей клиентуре.

— В этом нет необходимости, — спохватился метрдотель. — Я сам обсужу это с Тонио, уверен, что мы сможем предложить вам другой десерт.

— Дорогая… — начал Серж, но, очевидно, не знал, что сказать дальше, потому что снова улыбнулся метрдотелю и беспомощно всплеснул руками, как бы восклицая: «Женщины… что с них возьмешь?!»