— Мы помчимся, как только границу откроют, а тебя возьмем с собой.

— Меня можете высадить в Мюнхене.

— Ты могла бы поехать с нами в Гамбург, тогда бы вы вдвоем оформляли все бумаги, так гораздо удобнее!

— Вообще-то я в Гамбург не собиралась.

— Только на пару дней. У меня ты даже могла бы пожить в отдельной комнате!

— Я даже не знаю, как Эвелин к этому отнесется. Вы же, может, хотите…

— Нет, как раз для Эвелин это было бы просто здорово! Вы только подумайте, вы сможете гулять вдвоем по порту, рыбному рынку, Альстеру, по музеям, это же гораздо приятнее, чем в одиночку. А по выходным будем куда-нибудь выбираться, на природу выезжать…

Михаэль повернулся так далеко назад, что господин Ангьяль похлопал его по плечу и жестом указал на зеркало заднего вида.

— Да сядешь ты, наконец, нормально! — не вытерпела Эвелин.

— А если это всего лишь сказки? — спросила Катя.

— Они знают, что говорят!

Господин Ангьяль опустил козырек. Солнце нависало прямо над дорогой и, казалось, стремилось прожечь дыру в горизонте.

— Катя, если хочешь, ты ведь для начала можешь переехать к нам, к Ангьялям, у меня в комнате есть свободная кровать, — сказала Эвелин.

— Ты думаешь, это можно, просто так?

— Да, а почему нет?

— Странно будет, если Адам вдруг исчезнет из виду, — сказал Михаэль и посмотрел сквозь заднее стекло.

Эвелин и Катя тоже обернулись. Адам, казалось, не отрываясь смотрел на буксирный трос и на задние фары «трабанта». На лбу у него образовались две вертикальные морщины. Он жмурился.

— Ему бы надо козырек опустить, — сказала Катя, повернулась обратно и достала из сумки кубик Рубика.

— Да, надо бы, — сказала Эвелин и сделала Адаму знак рукой. Но он ее не заметил.

— Пожалуйста, не трогайте, — сказала госпожа Ангьяль и оттеснила от стола Эвелин, которая хотела собрать посуду после завтрака. — Идите в горы, все вместе! Адам, пожалуйста, сегодня отличная погода.

— Раньше мы туда часто ходили, — сказала Пепи, — там правда очень красиво.

Других идей ни у кого не было. И даже Михаэль и Катя, поначалу опять усевшиеся перед телевизором, пошли в свои комнаты, как послушные дети. Адам достал из чемодана полуботинки, которые не надевал с начала лета, и переобул сандалии.

Им пришлось немного подождать Пепи, искавшую свой рюкзак. Госпожа Ангьяль заварила чай и, несмотря на все протесты, намазала бутерброды.

Стояла такая тишина, что каждую машину и каждый мопед было слышно за километр. Изредка снизу доносились отдельные крики и плач детей. Порой вдалеке раздавались звуки, похожие на выстрелы.

— Бедные скворцы, — сказала Эвелин.

Когда зазвонили после воскресной службы, появилась Пепи с рюкзаком, который она не захотела дать нести ни Адаму, ни Михаэлю. Они спустились к дороге и повернули налево, на улицу Роман, как будто собирались идти на озеро. У часовни Святой Анны они еще раз свернули.

— Раньше я этого не замечал, — сказал Адам. Он остановился возле часовни.

— Чего? — спросил Михаэль.

— Ну, смотри! — Адам показал на дату над дверью. — Тысяча семьсот восемьдесят девятый! Встаньте-ка сюда. Давайте, а то у нас вообще еще ни одной фотографии. Миша и Эви — по краям, а вы вдвоем — в середину.

Они безропотно слушались указаний Адама. Он не торопился и несколько раз поменял диафрагму.

— Когда я скажу «вперед», начинайте двигаться, сделайте шаг вперед.

— Это еще зачем? — спросил Михаэль.

— Ты ему верь, это правда красивый эффект, — сказала Эвелин.

— Вперед! — сказал Адам и нажал на спуск. — Отлично. А теперь еще разок.

Все четверо снова выстроились под надписью «Anno Domini 1789».

— И — вперед! — воскликнул Адам. — Очень хорошо.

— А теперь — ты!

Эвелин взяла у него фотоаппарат.

— Катя — с края, ты — рядом с ней, — скомандовала она.

Адам отпрянул назад, случайно дотронувшись до руки Михаэля, которой тот уже успел обхватить Пепи за плечо. Он осторожно обнял Пепи за талию.

— Так не пойдет, — сказала Эвелин, — просто встаньте рядом.

— И — вперед! — скомандовал Адам.

Они еще раз сделали шаг вперед. Затем Пепи пошла первой по тропинке, которая петляла между дачными участками и виноградниками, поднимаясь к верхнему шоссе. Вскоре они свернули и пошли по указателю на дом Розы Сегеди.

— Этому дому уже точно больше двухсот лет, — сказала Пепи, когда они дошли до него.

Человек десять стояло в ожидании, когда на другой стороне улицы откроется веранда ресторана.

— Здесь мы посидим на обратном пути, — сказал Михаэль. — Должен же я вас хоть один раз в ресторан пригласить.

Дальше начинался лес. По каменистым тропкам они шли гуськом, Пепи с рюкзаком — впереди, за ней — Эвелин, позади всех — Михаэль.

Минут через пятнадцать подъем прекратился, тропинка здесь пролегала между верхними террасами виноградников.

— Они уже урожай собирают? — поинтересовался Михаэль.

До них доносились голоса и звук винограда, сыплющегося в пластмассовые ведра.

— Это цвайгельт, ранний сорт, — сказала Пепи.

Узнав Пепи, хозяин виноградника срезал несколько кисточек, и по одной, зажимая их между большим и указательным пальцами, начал протягивать через забор, где немцы уже подставляли ладони. Мелкого, сладкого винограда им хватило на весь оставшийся путь.

Стоял теплый, словно еще августовский день. По озеру и бухте, открывавшимся их взорам, курсировали яхты, на обочине дороги валялись перезрелые сливы, над которыми жужжали пчелы. Дойдя до узкой каменной лестницы, они поднялись наверх и присели отдохнуть на высеченной в скале скамье, дышавшей влажной прохладой. Когда они дошли до самого верха, осталось совсем недалеко до креста, каменного распятия 1857 года, с медным Иисусом, раскрашенным так, что в глаза бросались в первую очередь капли крови. Недалеко от этого места на земле около урны скопилась куча мусора.

Они сели на камни под крестом, в двух-трех метрах от края обрыва. Противоположный, южный берег Балатона был равнинным, если не считать двух холмов, видневшихся напротив. Солнце отражалось в воде, на которой тени от облаков вырисовывались ярче, чем на суше. Казалось, они совершенно не двигались. Виноградники под ними напоминали заштрихованную поверхность, по дыму угадывалось несколько костров. Почти на одном уровне с ними в воздухе завис жаворонок.

Термос с чаем пошел по кругу, Пепи раздавала завернутые в бумагу двойные бутерброды. Адам разложил мокрую от пота рубашку на теплом камне и сделал несколько фотографий.