— Насчет секса я тоже лгал. В постели я говорил тебе правду, только так я выражал свои чувства. Потому что я не бесчувственный, Олли, поверь мне.

— Я не…

Он прервал ее, страшась услышать, что она не любит его.

— Не надо сейчас ничего говорить. Только скажи, какой суп ты предпочитаешь: морковный или грибной? Ты замерзла, устала, я сейчас, мигом…

— Мэтью, — сказала Оливия, — заткнись.

— Вернемся вместе в Филадельфию, — говорил он с отчаянием в голосе, — это все, о чем я прошу. Дай мне шанс. Клянусь, я больше никогда не стану тебя обманывать. Никогда!

— Ты хочешь сказать, что мы не можем остаться здесь на ночь? — спросила она с неуместной, на его взгляд, веселостью.

Затем расстегнула дождевик, подошла к нему и крепко поцеловала. Губы у нее были холодные. Он стоял неподвижно. Оливия отступила; она выглядела растерянной.

— Я… ты больше не хочешь меня?

— Я? Не хочу тебя? Я всегда тебя хочу, ты всегда будешь желанной для меня. Но сначала я хочу знать, веришь ли ты мне? Есть ли у нас шанс остаться вместе?

Она живо расстегнула ворот теплой рубашки и показала ему на своей шее золотую цепь.

— Я не могла снять ее, ты надел ее мне на шею, это твой свадебный подарок. — Глаза ее сияли, как драгоценные камни.

Изящество и сила, подумал Мэтью.

— И что это означает?

— О, Мэтью, неужели ты не понимаешь? Я тоже люблю тебя.

От волнения у него ком застрял в горле. Он с трудом сглотнул.

— Я… ты не могла бы повторить?

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. — Она неожиданно звонко рассмеялась. — Продолжать? Я могу, если хочешь.

— Это правда? — тупо спросил он.

— Ты же знаешь, я не умею лгать.

— А я так испугался, когда подумал, что эта цепь вроде символа брачных уз, которые тебе в тягость.

На глазах Оливии сверкнули слезы, по чистоте сравнимые с бриллиантами у нее на шее.

— Мне не в тягость, если тебе не в тягость.

Он схватил ее в объятия.

— Милая, пойдем со мной в постель. Сейчас же.

— Лучше у камина, — сказала она лукаво. — На ковре. Как в первый раз.

— Тогда, утром, в мансарде. — Улыбка исчезла с его лица. — После свадьбы я держался от тебя подальше из-за дурацкого желания доказать себе, что могу справиться с собой. Я тогда пережил потрясение. Ты оказалась такой желанной, такой необходимой мне, что я испугался. Поэтому все три дня я обращался с тобой как с мебелью.

— У тебя есть вторая попытка, — сказала Оливия. — Я замерзла, Мэтью. Согрей меня, пожалуйста.

Вторая попытка. Сердце Мэтью отчаянно забилось. Он снял с нее верхнюю мокрую одежду, потом бросил на ковер несколько подушек. Она опустилась на них, и отсветы огня заплясали на ее лице.

— Я люблю тебя, Оливия, — охрипшим от волнения голосом сказал он, — больше, чем могу выразить словами.

— Так покажи мне, — сказала она и раскрыла ему объятия.

— Я не могу просить тебя выйти за меня замуж, потому что мы женаты. Но те слова, которые я повторял во время венчания — любить и беречь тебя, пока смерть не разлучит нас, — я искренне произносил их, как клятву, — говорил Мэтью, раздеваясь.

Две слезы скатились по ее щекам.

— И я тоже.

Они помолчали, прижавшись друг к другу.

Я держу в руках свою жизнь, думал Мэтью, потому что теперь она моя жизнь.

Они любили друг друга неторопливо и нежно, что не исключало их взаимной страсти.

Потом, когда они уже спокойно лежали в объятиях друг друга, Мэтью поднял голову и заглянул в глаза жены.

— Ты знаешь, я словно в первый раз… Все воспринимаешь по-другому, когда любишь.

— Любимый… — произнесла Оливия.

Он провел пальцем по ее ключице.

— Однажды ты запретила мне называть тебя так.

— Да, я берегла это слово для человека, которого полюблю. Ты и есть этот человек, Мэтью.

— Но ты не станешь называть меня «сладкий мой»?

— А ты меня «малышка»?

— Может, составим новый контракт? — поддразнил он ее.

— Ни в коем случае! Кстати, давай порвем этот ужасный документ, над которым так старался мистер Джордаш. Я с самого начала возненавидела его.

— Я всегда не любил рассказывать о себе, своем детстве, о родителях. Но тебе я могу рассказать все, если хочешь. И о том, как приходилось прятать Стеллу, когда отец напивался. О Стэне, который поддержал меня после смерти отца, потому что верил в меня. О том, как я возрождал семейное дело. Даже о чувстве одиночества после ухода матери, хотя я сильно сомневаюсь теперь, что она вообще когда-нибудь любила Стеллу и меня… — Он нежно поцеловал Оливию в щеку. — Я все могу тебе рассказать. Правда, до сих пор с трудом верю, что ты любишь меня.

Оливия сжалась в комочек и уютно устроилась у него на груди.

— Теперь меня не оторвать от тебя, Мэтью.

Он засмеялся.

— Не можем же мы заниматься любовью на ковре до конца наших дней, как ты думаешь?

— Ладно, в следующий раз сойдет и кровать. — Она нежно прикусила его нижнюю губу. — Теперь у нас настоящий медовый месяц.

Мэтью наслаждался, поглаживая ее обнаженную грудь.

— Лучше не придумаешь.

Она всхлипнула, как ребенок, от избытка счастья.

— Мы не могли бы остаться здесь хоть на два дня? Я позвонила бы отцу, чтобы он не волновался.

— Ты бы хотела иметь детей? — неожиданно спросил Мэтью.

— О да, — блаженно откликнулась Оливия, — твоих детей.

— Тогда лучше спроси у отца, как он отнесется к появлению у него внуков.

— Вот было бы чудесно, если б он дожил до их рождения, — прошептала она. — И за это я должна буду благодарить тебя, Мэтью.

— Сколько детей ты хочешь?

— Двоих, — мечтательно ответила Оливия. — Мы сможем их научить летать, плавать и покорять горные вершины.

— Они будут знать, что мы их любим, — жестко сказал Мэтью.

Оливия уловила тайную горечь в его голосе.

— То, чего ты не знал в детстве, — сочувственно сказала она.

— Да, но я быстро научусь этому у тебя.

— У наших детей будут любящие родители, — взволнованно заявила Оливия.

Она никогда не бросит своих детей, подумал Мэтью об Оливии, не то, что его мать… От внезапной боли, которую он столько лет глубоко скрывал даже от себя, у него перехватило дыхание.

— Сколько мы всего напланировали, — задумчиво сказала Оливия.