Писатель Константин Симонов, присутствовавший на пленуме — его избрали кандидатом в члены ЦК, как и Фурцеву, вспоминал: «Сталин бил по представлению о том, что Молотов самый твердый, самый несгибаемый последователь Сталина. Бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая из строя своих возможных преемников… Он не желал, чтобы Молотов после него, случись что-то с ним, остался первой фигурой в государстве и в партии. И речь его окончательно исключала такую возможность».

— Теперь о товарище Микояне, — Сталин обрушился на другого своего верного соратника. — Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами землю навечно. И они должны отдавать положенный долг государству, поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна…

Пока Сталин произносил этот монолог, в зале стояла мертвая тишина. Ничего подобного давно не звучало в Кремле — со времен предвоенных массовых репрессий. Вождь выступал почти полтора часа, а весь пленум продолжался два часа с небольшим. Когда вождь закончил речь, Микоян поспешно спустился к трибуне и стал оправдываться, ссылаясь на экономические расчеты. Сталин оборвал его и, погрозив пальцем, произнес:

— Видите, сам путается и нас хочет запутать в этом ясном, принципиальном вопросе.

Анастас Иванович побормотал:

— Товарищи, признаю, что и у меня были ошибки, но не преднамеренные…

Сталин махнул рукой, и зал послушно отреагировал:

— Хватит заниматься самооправданием! Знаем вас, товарищ Микоян! Не пытайтесь ввести ЦК в заблуждение!

Ошеломленный Микоян замолчал и покинул трибуну. Молотов тоже признавал свои ошибки, оправдывался, говорил, что он был и остается верным учеником товарища Сталина. Тот резко оборвал Молотова:

— Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина.

Иначе говоря, вождь не захотел выслушивать оправдания. Это был плохой признак. Иногда раскаяние спасало от кары. Сталин часто устраивал такие провокации и внимательно смотрел, как реагирует обвиняемый. Он считал, что если человек в чем-то виноват, то обязательно себя выдаст. Главное — застать его врасплох…

Но тут стало ясно, что вождь миловать не намерен. Разделавшись с Молотовым и Микояном, Сталин сказал, что нужно решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Он достал из кармана френча собственноручно написанную бумагу и сказал:

— В президиум ЦК можно было бы избрать, например, таких товарищей…

Он огласил длинный список. В него вошли все члены политбюро старого созыва, кроме уже больного Андрея Андреевича Андреева, бывшего председателя Комитета партийного контроля. Сталин пояснил:

— Относительно уважаемого Андреева все ясно: совсем оглох, ничего не слышит, работать не может. Пусть лечится!

Вождь включил в президиум ЦК ряд новых и сравнительно молодых партработников. Сталин хотел к ним присмотреться. Он собирал новичков, беседовал подолгу, объяснял, как должен работать секретарь ЦК, что должен делать член президиума. Вождь готовился ими заменить старое руководство…

Потом Сталин неожиданно для присутствующих предложил избрать бюро президиума ЦК (этот орган раньше не существовал и уставом партии не был предусмотрен) — по аналогии с уже существовавшим бюро президиума Совета министров. В бюро вождь включил, помимо себя, своих заместителей в правительстве — Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Маленкова, Сабурова и секретаря ЦК Хрущева.

Молотова в бюро президиума ЦК Сталин не включил. Как, впрочем, и Микояна. Что касается Ворошилова, то маршал, видимо, оказался в бюро президиума случайно. Список Сталин составил сам, ни с кем не советуясь. Похоже, его рука по привычке вывела знакомую фамилию некогда очень близкого ему человека. После пленума, увидев Ворошилова в списке членов бюро, Сталин изумленно спросил:

— Как так получилось? Как это пролез Ворошилов в состав бюро президиума?

Хрущев вспоминал, что присутствовавшие переглянулись и кто-то робко заметил:

— Он не мог пролезть, вы же его сами назвали, когда выступали, и он был выбран в состав бюро.

— Не понимаю, как это получилось, — недовольно повторил Сталин.

Когда приступили к выборам секретариата ЦК, Сталин опять зачитал фамилии секретарей. Но себя не назвал. Тогда сидевший в президиуме Маленков протянул руку в направлении трибуны, где стоял Сталин. Из зала раздался хор голосов, так как жест был всем понятен:

— Товарища Сталина!

Он негромко произнес:

— Не надо Сталина, я уже стар. Надо на отдых.

А из зала все неслось:

— Товарища Сталина!

Все встали и зааплодировали. Сталин махнул рукой, призывая успокоиться, и сказал:

— Нет, меня освободите от обязанностей и генерального секретаря ЦК, и председателя Совета министров.

Все изумленно замолчали.

Маленков поспешно спустился к трибуне и сказал:

— Товарищи, мы должны все единогласно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь генеральным секретарем.

Опять начались овация и крики:

— Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!

Сталин прошел к трибуне:

— На пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей генерального секретаря и председателя Совета министров. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого!

Маршал Тимошенко встал:

— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один, избираем вас своим руководителем. Другого решения быть не может.

Зал, стоя, аплодировал. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой, словно в досаде:

— Ну ладно, пусть будет и Сталин.

От должности генерального секретаря формально отказались. Сталина избрали «простым» секретарем ЦК КПСС. Для Фурцевой это был первый пленум ЦК, на котором она присутствовала. Впечатления были яркими, многое запомнилось навсегда.

Некоторые истории, казавшиеся случайными, на самом деле очень влияют на нашу жизнь. Таким важным эпизодом стала встреча Екатерины Алексеевны Фурцевой с Цзян Цин, женой главы народного Китая Мао Цзэдуна. Цзян Цин — четвертая и последняя жена Мао — стала самой могущественной женщиной в мире. Она не пожелала жить в тени великого человека и состариться в неизвестности.

Доктор исторических наук Анастасия Ивановна Картунова работала младшим референтом в секторе стран Дальнего Востока отдела внешней политики ЦК партии. Ей, знавшей китайский язык, поручили заниматься женой Мао, которая несколько раз приезжала в Москву.

«Выглядела она всегда элегантно, — рассказывала Анастасия Картунова, — благодаря изящной фигуре, умению носить одежду (она одинаково привлекательно выглядела как в брючной паре, так и в платье, которое надевала только в жаркие дни да во время приема гостей и выездов) и отработанной манере поведения. У нее были живые черные глаза миндалевидной формы, правильные черты лица со слегка выдающимися вперед зубами. Гладко зачесанные назад блестящие черные волосы с тугим узлом сзади. Тонкие кисти рук. При хорошем расположении духа она заразительно, весело смеялась… Она как-то точно „угадывала“, с кем и как следует себя вести. Думаю, помогала ей и школа шанхайской киноактрисы в прошлом…