— У меня бы и на один раз никогда смелости не хватило, ваша милость, — проблеял Снивельвурст. — Снимаю перед вами шляпу, салютуя вашей дерзости и отваге! О, до чего же страшную и опасную сделку вы рискнули заключить! Лишь стальные нервы и ледяное сердце способны вынести подобное испытание!

— Кстати, я практически ничем не рискую — в отношении какого-то иного претендента на титул графа Карлштайна. Адвокат достаточно ясно дал мне это понять. Так что поместье теперь мое, мое навсегда, Снивельвурст. Навсегда! Ну, что вы на сей счет думаете?

— Я думаю, что вы оказали честь графскому титулу, ваша милость!

— Ладно, ладно, сядьте же наконец и перестаньте кланяться, — устало сказал граф, и я услышала, как по полу со скрипом протащили второе кресло, потом все стихло, и граф Карлштайн снова заговорил: — Теперь мне, пожалуй, пора подумать и о браке, Снивельвурст. Ха! И о наследнике! Наверное, стоило давно уже об этом позаботиться, но пока надо мной висела эта сделка… не знаю…

— Теперь титул графа навсегда ваш, ваша милость, — снова вступил в разговор Снивельвурст — на этот раз гораздо осторожнее.

Хотя он всегда говорил вкрадчиво, пытаясь угадать настроение своего собеседника и как-то ему соответствовать, но сейчас явно чувствовал себя очень неуверенно. А я так даже и гадать бы не стала, что у графа на уме. Ни за что! Никогда прежде я не слышала, чтобы он говорил так устало и задумчиво. Это совершенно не соответствовало его натуре. За подобной задумчивостью мне чудились мечты кровожадного зверя.

— Навсегда… — медленно промолвил граф. — Странное слово, не правда ли? Навсегда. Ну что ж, почему бы и нет?

— Я не совсем понимаю, ваша милость…

— Почему бы мне навсегда не отказаться от дурных намерений и не провести остаток своей жизни, творя добро?

— Исключительно интересная идея, ваша милость! Но до чего странная!

— Это еще почему? — довольно резко спросил граф, на мгновение вновь выпуская свои острые когти и явно развлекаясь тем, что заставляет Снивельвурста нервничать.

— О! Это так оригинально, ваша милость и… э-э-э… так неожиданно… — запинаясь, стал объяснять секретарь.

— Чушь собачья! А все-таки почему бы и нет? Право же, интересно узнать, каково ощущение, когда…

— Совершаешь доброе дело? — Снивельвурст, видимо, позволил себе глубокомысленно усмехнуться.

— Ну да! Наверняка в этом что-то есть! Ведь не станут же люди просто так, безо всякой для себя выгоды совершать добрые дела? Я допускаю, Снивельвурст, что сейчас нам довольно трудно себе такое даже представить, но должно же это приносить хоть какое-то удовлетворение. В конце концов, посмотрим на это с другой стороны. Любите ли вы, скажем, оливки?

— Благодарю вас, ваша милость! Очень люблю.

— Я всего лишь спросил, дубовая вы голова, а не предлагал! Или черную икру? Скажите, любите вы черную икру?

— У нее восхитительный вкус, ваша милость…

— А понравилась ли вам икра, когда вы впервые ее попробовали?

— Совсем не понравилась!

— Но вы ведь ее съели, не правда ли? Вы видели, что остальным она очень нравится, и решили, что в ней просто должно быть что-то такое… Верно? И в конце концов обнаружили, что она и вам тоже очень нравится, так?

— В точности так, ваша милость! Поистине мастерский анализ!

— Значит, и с добрыми делами будет примерно то же самое.

Возникла небольшая пауза. Я вполне могла вообразить себе физиономию Снивельвурста, который пытается переварить слова графа, сомневаясь в душе не столько в правдивости этих слов, сколько в том, что граф действительно считает себя способным творить добрые дела. Кроме того, Снивельвурст явно прикидывал про себя, как именно подобные намерения могут отразиться на нем самом. Что же касается меня, то я просто в ужас пришла от этих рассуждений. Они куда сильнее встревожили меня, чем откровения графа о том, как он погубил родного брата. И я подумала — и считаю так до сих нор, и до смертного своего часа буду в этом твердо уверена! — что добро следует творить исключительно ради самого добра, а не ради собственного удовольствия или чего бы то ни было другого. Мысль о том, что кто-то может совершать благие поступки прихоти ради или из любопытства, заставляла меня холодеть и дрожать от страха, потому что если такому человеку наскучит развлекаться подобным образом, то он в любую минуту способен как ни в чем не бывало вновь обратиться к злу и жестокости.

А граф между тем продолжал:

— Например, я мог бы кое-что сделать для этой деревни. Здешние жители бедны, живут в развалюхах, у стариков нет возможности заработать себе на хлеб, у старух нет теплой одежды. Все это я мог бы легко изменить. Причем почти мгновенно!

— Это точно, смогли бы, ваша милость, — осторожно подтвердил Снивельвурст.

— Можно было бы начать прямо завтра, во время этих соревнований но стрельбе! Скажем, выделить победителю дополнительный приз, а? Мешок золота в подарок от графа Карлштайна! Или еще лучше — устроить пир для всех жителей деревни! Интересно, как им это понравится? А на этом пире я мог бы произнести речь и рассказать о своих дальнейших планах.

— О ваших дальнейших планах, граф? Уже?

— Налейте-ка мне еще бренди, мой дорогой… Да, о своих планах. Очень даже просто. Вот возьму и построю здесь больницу! Каково?

— О, какая щедрость! Какая великолепная идея!

— Покрою дома в деревне новыми крышами…

— Капитально, капитально!

— Куплю всем детям новые башмаки…

— Высший класс! Неслыханно!

— И новый колокол отолью для церкви… Потом построю богадельню для престарелых… Пруд, чтоб лошадей поить…

— О, просто нет слов!

— Ах, Снивельвурст! Вот они, новые ощущения! Быть добрым… Я, пожалуй, уже могу понять, как можно всю жизнь творить только добро. Я мог бы сделать столько добрых дел! Интересно, а…

Граф вдруг умолк, словно обдумывая свою будущую святость, и в наступившей тишине было хорошо слышно, как вновь заворочался огромный механизм старых башенных часов, и я вспомнила, что перед этим часы пробили всего один раз. Сколько же они пробьют теперь?

ОДИН… ДВА…

— …когда я умру… — пробормотал граф, —

ТРИ… ЧЕТЫРЕ… ПЯТЬ…

…все дети, наверное, будут проливать горькие слезы… —

ШЕСТЬ… СЕМЬ…

…и в деревенской школе на целый день отменят занятия… —

ВОСЕМЬ… ДЕВЯТЬ…

…и все дети придут в замок… —

ДЕСЯТЬ… ОДИННАДЦАТЬ…

…каждый с букетом цветов для доброго графа Карлштайна!..

ДВЕНАДЦАТЬ!

Полночь!

«Господи, — думала я, — что-то происходит сейчас там, в лесу? Боже мой! Что же там происходит? Ведь пробил назначенный час, и теперь…»