стал совсем иным. Теперь он пах табаком и ружейной смазкой, сильно хромал на левую ногу и смотрел на собеседников так, что слетевшиеся за «подробностями» кумушки давились чаем и умолкали.

– Алексей, так нельзя! – вопила Зинаида Павловна, как только гости разошлись. К ее счастью, Аристарх Петрович задерживался в министерстве и не видел, что она самовольно устроила вечеринку, едва пасынок вернулся домой из госпиталя.

Яхонтов-младший бросил на мачеху нечитаемый взгляд, свернул самокрутку и подошел к окну, чтобы покурить.

– И этот ужасный табак! Где ты набрался таких манер?

– В окопах, маман, в окопах, – фыркнул молодой прапорщик. Потом затушил сигарету в блюдце и спросил: – Катеньку забираете так же, по субботам?

– Что? – не поняла резкого изменения тона Зизи. – Катеньку? Ах, эту девочку привозит Трофим. Я ее почти не вижу. Детьми занимается мадемуазель Сирин.

– Понятно. Доброй ночи!

Алексей вышел из гостиной, поднялся в свою комнату. Теперь она казалась ему одновременно и слишком просторной, и слишком тесной. Какие-то глупые детские картинки на стенах, вычурная трубка – до окопов он не курил, череп на подоконнике… Легкая и наивная жизнь богатенького мальчика из хорошей семьи. Как же мало он знал эту жизнь! Там, в окопах, он научился ценить последнюю затяжку самокрутки, глоток коньяка во фляге, минутку передышки во время обстрела и боль в груди, когда понимаешь – ты жив. Ранен, но жив! А тот, с кем ты делил последний глоток минуту назад, лежит на твоих ногах тяжелой неподвижной грудой.

У него была сотня шансов навсегда остаться там – сначала в жидкой осенней грязи, потом в ледяном крошеве сугробов. Весенняя распутица чуть было не стоила ему ноги – еще немного, и могла бы начаться гангрена. Однако новые антисептические средства, которые начали применять в госпиталях с легкой руки доктора Пирогова, помогли справиться с бедой, и Алеша выжил. Отвалялся на узкой солдатской койке с соломенным тюфяком, отбредил под стоны других раненых и умирающих. Выбрался из ада, следуя за путеводной звездой – к серьезному личику девочки на потертой фотографии.

В самые тяжелые минуты он вспоминал мать, но ее облик был размыт и позабыт. А Катенька, точнее, ее фотография – была рядом. И стискивая зубы, он как молитву повторял свое обещание вернуться.

Скинув потрепанную форму, Алексей открыл шкаф, с легким хмыком осмотрел свои гражданские костюмы – они все ему сейчас широки в талии и узки в плечах. Дурное питание, протаскивание по грязи легкой и якобы самоходной пушки, ежедневная «гимнастика» по переноске снарядов превратили его в худого и жилистого человека с запавшими щеками и порыжевшими от табачного дыма усами. Он зашел в ванную, глянул на себя в зеркало и задумчиво провел рукой по подбородку – побриться надо. А как усы? Оставить или сбрить? Интересно, Катенька узнает его таким? Или испугается?

Рисковать молодой прапорщик не хотел, но тут же вспомнил, что ему еще нужно будет явиться в штаб, отдать бумаги и получить окончательную отставку по состоянию здоровья. Нога предательски заныла. Оставив усы в покое, Алексей выбрил подбородок, умылся и наконец позволил себе давно не виданную роскошь – забрался в ванную, сдержав порыв налить себе в бокал коньяка из припрятанной бутылки.

Вымывшись и натянув чистое белье из старых запасов, он завернулся в халат и сел у окна, бездумно глядя на сияющий электрическими огоньками город. Там, в окопах, света было мало. Любой огонек – повод для выстрела. Так что сидели в темноте, травили байки, любовались звездным небом… Больше нигде и никогда Алеша не видел таких звезд…

Его мысли прервал стук в дверь.

– Отец! – Аристарх Петрович вошел в комнату, едва сбросив пальто.

– Сын!

Они обнялись. Алексей невольно отметил, что в волосах товарища министра прибавилось седины, виски запали, и сам он стал как будто тоньше.

Помолчав некоторое время, оценив друг друга, мужчины сели в кресла, и Яхонтов-младший все же разлил по бокалам коньяк.

– Что собираешься делать? – сразу взял быка за рога Яхонтов-старший. – Вернешься в министерство?

– Подумаю, – уклончиво отозвался Алексей, – мне бы хотелось немного отдохнуть, прийти в себя. Потом подыщу себе занятие по душе.

– Добро. Жениться не надумал?

– Отец, – отмахнулся Яхонтов-младший, – мне сейчас лучше подумать о здоровье и службе. Вот немного пообвыкну, там и присмотрюсь к барышням.

– Не тяни, – хмыкнул Аристарх Петрович, – я не молодею.

– Уверен, ты еще успеешь научить внуков писать докладные министру! – фыркнул Алексей, как когда-то, и вдруг почувствовал, что действительно – вернулся.

Спал он беспокойно. Шум большого города был настолько иным, что заставлял отвыкшего мужчину нервничать и просыпаться. На рассвете он не выдержал – встал, подошел к окну, приоткрыл форточку и закурил. Потом надел форму и спустился в кухню. Там только-только начали разжигать самовар.

– Алексей Аристархович! Вот сюрприз! Что вам угодно? – всполошилась кухарка.

– Чайку бы, Марфа, покрепче, и, может, телятина холодная есть или ветчина?

– Так сейчас все сделаю! – засуетилась женщина.

Алексей сидел у большого скобленого стола, вдыхал запах еловых шишек, смолистой лучины и дыма, грелся у бока огромной печи. День был прохладный, и кухарка собралась печь хлеб, поэтому растопила большую «русскую» печь, а не маленькую плитку, годную лишь для приготовления пищи.

– Хлеб все сама печешь? – улыбнулся Алексей. Он помнил кухарку с детских лет. Зинаида Павловна поначалу пыталась отменить эту «варварскую» традицию печь хлеб дома. Мол, приличные семьи все покупают в булочных и не тратят дрова и продукты. Но Аристарх Петрович кухарку свою ценил – она приехала в его дом вместе с первой женой – и обижать не позволил. А Марфа довольно быстро приловчилась печь модные «французские» булки и научилась удивлять гостей изысканной выпечкой с модными начинками. Тогда Зизи сделала вид, что «приличные семьи все заказывают повару» и перестала ворчать на то, что раз в месяц к заднему двору привозят воз дров и несколько мешков разнообразной снеди.

– Сама, Алексей Аристархович, как же, – улыбнулась в ответ Марфа. – Да сейчас и лучше, что сама пеку. В булочных вон стали в ситный всякую дрянь подмешивать! И уже восемь копеек за фунт спрашивают!

Алексей улыбался, грелся, пил чай из граненого стакана, ел вчерашний пирог, который так и не попробовал на «суаре» у мачехи, и отмякал душой.

– А что, Марфа, испечешь сегодня к обеду пирог с вишней? Давно такой вкусноты не ел!

– Для вас,