Но День святого Валентина, он все-таки особенный. Он устроен специально для того, чтобы выражать чувства. Даже если ты очень долго терпел и ничего не выражал, в этот день можешь себе позволить. Взять и все изменить. Признаться кому-нибудь в любви. Как моя мама. Она послала В.Г. валентинку. По настоящей почте. Правда, валентинка пришла раньше времени. Но это ничему не помешало. Даже наоборот. Валентинка — это здорово. И я в тот день тоже надеялась получить валентинки. Хотя бы одну. От одного человека.

Ради этой валентинки я готова была отказаться от всех остальных.

Я готова была проиграть в конкурсе «У кого больше валентинок». Оказаться на последнем месте. Сама я уже написала: «Поздравляю с Днем святого Валентина! Желаю счастья, хороших подруг и друзей!» Сначала я просто написала: «Желаю хороших подруг». Но потом подумала немного и приписала «друзей». Мальчик ведь не может дружить только с девочками? Тем более — с одной девочкой? Ему тогда будет скучно. Свою валентинку я опустила в картонный ящик на втором этаже. Возле того туалета, где недавно оторвали ручку. Теперь на двери была новая ручка, большая и блестящая, золотистого цвета — словно ее позаимствовали в каком-нибудь дворце.

— Посмотрите, что мне написали! — Вера настойчиво протягивала Марсём какую-то бумажку.

— У меня тоже есть! Видишь? — Марсём весело помахала стопкой сердечек с солнышками и цветочками.

Но Вера не хотела поддаваться общему веселью. Она смотрела напряженно, и щеки ее были ярко-красного цвета.

— Посмотрите!

Марсём развернула записку — сложенную книжечкой, с изображением обязательного сердца на обложке. Автор послания не очень трудился над рисунком. Сердце было нацарапано синей ручкой, явно впопыхах, и выглядело каким-то худосочным: не то сердце, не то капля, вылезающая из плохо завинченного крана.

Есть такая фраза: «Улыбка сползла с ее лица». Мне ничего не стоит это представить. Улыбка исчезает так же, как запись на доске, когда по ней проводят мокрой тряпкой — таким широким движением, сразу нарушая всякий смысл написанного. А потом подтирают штрихи и отдельные линии.

Уголки губ Марсём еще не успели занять свое место. Но с глазами что-то произошло. И кто-то невидимый уже трудится не тряпкой, а мелом, выбеливая ее лицо.

— Кто это написал?

Вера дернула головой:

— Не знаю. Кто-то из мальчишек, наверное.

— А что там написано?

— Не твое дело! — Вера злобно одернула Наташку, попытавшуюся заглянуть в записку из-за спины Марсём. — Позовите сюда мальчиков. Всех.

Через некоторое время стали появляться мальчишки — парами, тройками, шумно переговариваясь. Но, взглянув на Марсём, они тут же стихли, их празднично-деловитое возбуждение мгновенно улетучилось.

Марсём стояла совершенно прямо и крепко держала пальцами записку, чтобы всем было видно худосочное сердце.

— Я хочу знать, кто это написал.

— Что? Что? — мальчишки испуганно переглядывались.

— Вот это. Вот эту записку.

— А что там? Что написано? — всех вдруг одолело неудержимое любопытство. Что может сделать валентинку ужасной?

— Кто написал, знает. И у меня нет желания это озвучивать. Но я прошу этого человека признаться. Пусть не сейчас — позже. После уроков. Будет очень плохо, если он не признается. Нам всем будет очень плохо.

Девчонки переглядывались, мальчишки пожимали плечами и переминались с ноги на ногу.

— Разговор закончен, — Марсём вдруг сразу устала. — День святого Валентина отменяется. Больше никаких записок. Пока не найдется автор. Садитесь на места.

Жорик попробовал протестующе загудеть. Но большая Настя цыкнула, и стало ясно: дело серьезное.

Вечером позвонила Наташка.

Я сейчас к тебе приду. У меня важные новости, — заявила она и бросила трубку.

Новости, конечно, касались записки. Наташка начала прямо с порога.

— Ты знаешь, что было в записке? Знаешь? Там просто ужас! Там такое!

— А ты откуда знаешь?

Мне Настя рассказала. Она рядом с Веркой стояла, когда записку передали. И все видела.

— Ну, и что там?

— Ой, ужас! Я даже вслух сказать боюсь! — Наташка принялась зажимать себе рот руками, словно пытаясь засунуть обратно рвущиеся наружу слова.

— Да говори же ты!

Наташка на секунду замерла, выпучила глаза и выпалила:

— «Верка, я хочу тебя трахнуть!»

— Ты что — с ума сошла?

— Я же говорю — ужас! Верка целый вечер ревет.

— Ревет?

Угу. А сначала смеялась. Когда записку получила. Развернула — и давай смеяться. Настя спрашивает: «Ты чего?» А она не отвечает — все смеется. Потом говорит: «Сейчас я тебе покажу!» И показала. Только Настя не засмеялась. Настя сказала, это неприличные слова. Верка говорит: «Сама знаю, что неприличные!» — и пошла жаловаться.

— А ты думаешь, это кто? Кто написал?

Кто, кто! Кравчик, конечно! И Настя так думает. И Жорик с Илюшкой.

— А они что — знают про записку?

— Да все уже знают. Верка говорит, этому Кравчику не поздоровится. Его завтра из школы выкинут. Веркина мама пойдет и выкинет. И другие родители. Потому что этот Кравчик настоящий развратник.

Видимо, на моем лице отразилось сомнение. Заметив это, Наташка перешла в наступление:

— Да, развратник. Так Надина бабушка сказала. Ты сама-то знаешь, что такое «трахнуть»?

— Думаешь, ты одна такая умная?

— А спорим, не знаешь!

— Не буду я спорить.

— Вот и не спорь. Это гадость, рудименты и атавизмы. Веркина мама сказала Настиной маме, что за такие слова этого Кравчика убить мало. А уж выкинуть — святое дело.

Слово «святое» неприятно меня задело.

— А Марсём знает, что Кравчика хотят выкинуть?

Наташка пожала плечами. Сейчас уже не имело значения, знает ли Марсём. Преступление было налицо. И преступника должно было настигнуть возмездие.

Марсём в то утро опаздывала. Она появилась в дверях, на ходу скидывая шубу, и так и замерла у входа, забыв одну руку в рукаве.

Мы сидели за партами — как положено. И, быть может, с умными лицами. По крайней мере, сидели мы тихо и слушали внимательно. Говорила Верина мама.